- Ну, как дела обстоят по-твоему? Попасу овец до Иванова дня, дадут нам огня праздничного. Все ты проспал, дуралей, радостный тот огонь, буйный, самый, что есть -цыганский. И колеса в небесах вертелись, огненные. Разве не нашли мы, что искали?
Яг зевнул - потянулся с носа до хвоста, размял лапки прыткие.
- Уж точно, нашли на свою голову, что не искано. Дом горит, цыган не видит. Дал слово - будем пасти овец. Ох, Тодор, верь слову - где овцы, там и волки.
Тодор без зла крысу по носу несильно щелкнул:
- Эх, ты, зверь на цырлах… Одичали мы с тобой в странствиях, от людей отвыкли. Всюду каверзы и капканы мерещатся. Людям верить надо. Кстати, с чего это ты меня на дороге перебивал, про циркачей да цирлы ерунду горланил? Какой я тебе циркач, когда я прирожденный цыган?
- Голову напекло. Вот дурь на меня и накатила. У крысы умишко с орешек, какой с меня спрос, тварь я бессловестная. Зато горожане - слышь, как храпят спьяну за стенками, потешными пушками не разбудишь. Верно говорят - меньше знают, крепче спят, - сухо ответил крыса загадкой, и ткнулся Тодору под мышку до утра.
Тихо-тихо плыла над дремным миром, над киноварными крышами старуха-полночь на медных медленных крыльях. Как она упала, так и утро стало.
День за днем с пастушьей сумкой на плече гнал Тодор отару к голубым покосным пастибищам на окрестных холмах. Складно бежала отара - ни одна не отбивалась, не упиралась, не хромала. Тех, что послабее, пастух на плечах переносил через ухабы и гати. Всего овец было двенадцать - не велико поголовье для тороватого города. Все белорунные ярочки.
Ленивая река стороной катила зеленые воды. Церемонились в зарослях хохлатые цапли. Речная трава русальная по течению клонилась на отмелях. Неподвижно серебрились в потоках рыбешки. Река с виду судоходная - а ни лодки, ни плота на глади не появлялось.
Тодор ловко управлялся с двенадцатью овцами, собак же ни пастушьих, ни сторожевых в городе не водилось, ни к чему они. Не только собак в городе не было - а еще и погоста. Ни в стенах Ладана-Монастыря, ни на выселках, не стояли поминальные кресты. И записок за упокой не подавали, и свечей на канун не ставили в родительские дни. Будто и впрямь Рай-город был построен на виноградном холме. Без смертной тоски жили украденные цыганами взрослые дети.
Поначалу ночевал Тодор у старосты, а как стало невмочь в духоте, переселился в пастушью кошару на зеленом склоне. Ровные травы волнами вниз катились, на одиноких раскидистых деревьях чернели аистиные гнезда. Грозы ходили на горизонте безвредно бередили сухими громами дальние выси синих лесов.
