Ходил бы Кавалер на Разгуляй,
где питейные домы, да опасно - вотчина в двух шагах, вдруг знакомый попадется, осрамит.
А глухая Пресня - ему по росту место, без огня. До сих пор на выселках волки сторожей
жрут по зимним месяцам. Называл про себя, стесняясь, ночные прогулки - "тайным
пированием".
Напелся с тех пор Кавалер-
пустоцвет "голубочка" по пресненским кабакам, досыта навалялся в Черных
грязях. Особое удовольствие находил в том, что одинаково чувствительно звучала прелестная
песня, что в тараканьих каморах, что в штофных гостиных, щекотала в горле, душу
стеклянными клещами наружу тащила. Челядь все замечала, да помалкивала, крепко помнили
паутинку на лампадке. Чьему голосу госпожа Татьяна Васильевна поверит, если рядом
людскую правду поставить и возлюбленного сына?
Осенью настигла Пресня
Кавалера, рысью, ястребицей, сцапала в лицо, крест сорвала, теперь не отпустит,
не смилуется, не простит. Шатаясь, еле добрался до дома, в ворота приоткрытые нырнул,
кафтан давно сбросил, нес в оцепенелых пальцах узлом добычу.
Встали над харитоньевским
садом постылые с детства палаты. На восток и запад четырехскатные крыши ощерились
флюгарками и луковками, стены сложены были из добрых кирпичей, цвета бычьей крови,
старого сафьяна, ржи оружейной, по восемнадцать фунтов каждый. Кладовые битком набиты
съестным и носильным. В погребах выписные фряжские вина, и русские ставленые и шипучие
меды, морсы ягодные на Муромский лад. Образ Бориса и Глеба в тимпане мерещился,
стерегли святые невеселую землю. Чего только в ранний час по пространному двору
не сновало и башкиры и черемисы, и карлики и гайдуки чуть не саженного роста, был
и арап, ходивший за садом. Вели собак, несли клетки с фазанами и курами Шелестели
укутанные в рогожу черемухи, черноплодье, орешники, малинники.
В саду копаный пруд в
форме сердца остывал, серебристые ивы по бережкам купали плети. Черные столетние
рыбицы ночевали в донных травах, а в щеках у рыбиц - татарские серьги с вензелем,
горело у рыбиц в глазах ханское пламя, если в мертвой воде плескалось солнце.
Кавалер наклонился над
прудом, сорвал осоку, изрезался, стал с яростью оттирать сапоги от пресненской грязи.
Пусто в пруду - по осени выловили рыбиц и пустили зимовать в дубовые мореные бочки
в подвале - в вечной тьме и слизи на дне, устланном папоротником. В голове Кавалера
коломенские колокола гудели, дымчатые голуби под стеклянным колпаком непробудно
ворковали рядом, что-то будет, что-то будет.
