Орлов грустил - говорили,
что Екатерина отправила опостылевшего фаворита на верную гибель. В Петербурге, аккурат
после его отъезда велено было готовить ему панихиду, чтобы дважды не тратиться.
На подступах к Москве
Орлов при пудре и парадных регалиях, в камзоле залитом - от пол до горла золотым
шитьем, ехал в рессорной коляске, расписанной галантными сценами из "Офризы
и Лезидора". Дразнил перстнем на мизинце мартышку, не глядя на ухабистую дорогу.
На заставе его верхами
встретил Еропкин, с пепельным от бессонницы лицом. Подбитая нога распухла в залубеневшем
кровью сапоге. Черт, придется голенище пороть. Генерал зорко взглянул на расфранченного
фаворита, дернул черствой щекой, промолчал.
Притащился питерщик по
наши души. Пропала Москва. Оставить комментарий
Глава 2
Орлов ответил ему взглядом,
и обнаружились под ленивыми веками, на диво цепкие и по-ящеричьи немигучие глаза-медяки.
Граф сгреб мартышку за
шкирку, отшвырнул шуту, сразу приказал везти себя в карантинные лазареты для досмотра.
Сам садился к изголовьям
больных, пробовал казенную кашу, следил за сожжением одежд и постелей, посещал холодные
домы, где сваливали мертвье.
Ввели всеместный учет
и перекличку.
Сирот свезли в приют
на Таганке, дали по черпаку щей.
Запретили набатный звон,
и ключи от колоколен передали в участки.
Колобродам, суеверам
и пьяницам ротики рвали, били батогами.
Русак такой зверь - батог
любит. Хлебом не корми, дай только батога - гопак спляшет, Москву построит, часы
сделает.
Мародеров, уличенных
на горячем, напрасной смертью убивали, без суда.
Городу нужны были дрова,
гробы, зерно, кирпичи, корпия, известь, дерюга, носилки, деготь, гвозди, упряжные
лошади, фуры, спирт, порох, лярд, кожи, багры,
По Московским острогам,
погребам, ямам, примерным застенкам и монастырским тюрьмам ржаво залязгали замки,
засовы и стреловидные петли.
Третьего октября вывели
из-под земли и поставили под солнце колодников, душегубов, разбойников, насильников,
барыг и фальшивомонетчиков, всех тех, отпетых, браных в железа, чья душа сплошной
слипшийся кровяной колтун. Издавна называли на Москве таких "варравами".
Выводя вон, напялили им на головы глухие мешки, чтобы не видело солнце мерзости
и зверообразия гниломясых лиц. Шеренгами провели безликое отребье по улицам, под
штыками, под храп казенных коней - выстроили в просторном дворе дома Еропкина на
Остоженке, где решались все дела по усмирению чумы. Шелестели над головами озолоченные
липовые купы, высаженные по краю двора для освежения.
