— Тпру-у! Тпру-у! — доносилось с поля, а Бурлак несся прямо на отскакивающих красноармейцев, будто их тут и не было. С конюшни на неоседланном комиссаровом Банате во весь опор проскакал комэска Гарпенко с длинной жердью, на конце которой болталась веревочная петля. Бурлака комэска догнал у старого учебного окопа, где тот поймал-таки одну лошадь и, схватив ее зубами за гриву, давил к земле; а лошадь ревела протяжно и горько.
Когда Гарпенко поравнялся с ним, Бурлак бросил лошадь и с места махнул через окоп, но аркан Гарпенко догнал его и крепко захлестнул шею. Жеребец, оседлав жердь задними ногами, остановился.
— Поймали, — облегченно вздохнул Люшкин. Шагов через пять он внезапно остановился: куда и зачем он идет? Ах да, к лекпому. Но ведь у него ничего не болит, он выпал из седла мягко, на спину, и небольшой ушиб давно уже прошел. Зачем же он пойдет к лекпому? Может, вернуться?
Люшкин, представил себе опять рубку, и опять чувство отчаяния охватило его...
А все-таки рубить придется...
Надо...
У Люшкина в голове тяжело, как в тумане, преодолевая время, пространство, зашевелилась мысль о чем-то большом и важном, в котором он тоже был участником и ответчиком...
Из-за угла конюшни вывернулся с пучком лозы на загривке Ковалев. Поравнявшись с Люшкиным, он переложил пучок с одного плеча на другое, пригнулся и, медленно шаря взглядом, осмотрел Люшкина с носков до фуражки.
— А-а! — осклабился Ковалев. — Это вы? Мое вам! Как здоровьице? Ничего? — Ковалев играл своими озорными глазами, нагло улыбался и выкал, подчеркивая это «вы» особенно оскорбительно. — Вы, говорят, за последнее время занялись рубкой ушей? Как? Что? Не возьметесь ли отрубить башку у Бурлака? А? Право! Чего это вам стоит! Не хочете? Жаль, жаль... Хотя, между прочим, на ваш век ушей хватит, вона их сколько, у каждой лошади по два. Куда же вы? Эй, ухоруб! Ха-ха-ха-ха! Шенкель-то потерял! — заливался смехом Ковалев вдогонку.
Люшкин решил не ходить к лекпому. Он прошел в казарму, напился там и отправился обратно во взвод через рощу. Из тени деревьев эскадронный плац был как в кинематографе. В одном углу рубили, в другом взвод был на прыжках, на середине плаца — учение второго взвода.
— ...Фро-онт! — долетел до Люшкина тонкий, с подвизгом голос комвзвода Робея.
Головные зарысили, задние вскочили на галопе.
— Пи-ики к бою, шашки во-он! — неслось с плаца, и вслед за этим плац загудел, вздрагивая от сумасшедшего карьера. Кони, вытянувшись в струнку, несли распластавшиеся, как на воде, хвосты.
