— Там Артемка что-то мастерит, говорят, весь эскадрон враз будут пускать.
— Болтают.
— Сколько нам рубить-то? — переспросил Силинский.
— Семьдесят пять, — ответил ему подошедший Кадюков. — Нам наравне с третьим взводом. Так же, как и переменникам... Надо подтянуться.
— Тянись... После лета по малину не ходят.
— Возьмемся, так нагоним, нечего нюни-то распускать.
— У меня лошадь обносит, — пожаловался на коня один.
— Ты всегда на лошадь. Хоть бы раз с деревянной порубил — она не обнесет!
— А как будут дисциплину проверять, задачу какую задавать будут, или как?
— Черт ее знает как! Может, на выдержку брать будут.
С третьим взводом митинговал маленький белобрысый Карпов. Он с каждым словом вставлял свое «как таковое» и, не зная всех подробностей смотра, привирал от себя.
— А что касается препятствий, то они как таковые будут в одиночку, потому что на горбы для прыжков не хватило досок. И если кто выполнит, то того на эти занятия брать не будут, а как такового будут переводить в другой взвод.
— А если все выполним, тогда как?
— Тогда? Тогда не знаю как...
Смотр начался для красноармейцев совершенно неожиданно — с утреннего подъема. Смоляк организовал три тройки под руководством комвзводов и распределил их между взводами.
Утром сон самый крепкий, а в воскресенье поваляться особенно хотелось. И когда горнист заиграл зорю, красноармейцы натягивали одеяла до самой макушки, а он, злой на то, что его разбудили раньше всех, ходил по казарме и, надувшись, орал, как паровоз.
— Убирайся отсюда!.. — разъяренно вскакивает оглушенный крайний. — Я те вот дерну сапогом-то! Всю утробу перевернул, губастый черт!
— Ту-ту-ту!.. — сгибаясь к лежащим, неумолчно выводит горнист.
— Костя! — вскакивает другой. — Я тебе всю бандуру исковеркаю, если будешь в ухо!
— Ту-ту-ту! — ходит горнист между коек, надуваясь что есть силы и выкатывая покрасневшие от натуги глаза.
Наконец кто-то вскакивает, придерживает спадающие подштанники и, схватив подушку, запускает ее в ловко увернувшегося назойливого Костю.
— Т-так... — тянет кто-то от двери. — Уже пять минут. Так и запишем как таковые... С дракой, мол, и чуть не с матерщиной...
— Кто это? — срывают красноармейцы с голов одеяла. — Ты чего, Карпов? — узнав Карпова из третьего взвода, спрашивают они.
— Я ничего. Разве вы чего? Пять минут, мол, встаете и все никак встать не можете.
Сон спадает. Красноармейцы срывают одеяла и, искоса взглядывая на Карпова, Савельева из первого взвода и подходящего комвзвода Леонова, торопливо суют ноги в штанины брюк, тщетно стараясь разгадать, зачем эти сюда пришли и какое отношение они имеют к подъему.
