День был потерян, это для командира стало совершенно ясно. Он сейчас воочию убедился, что учебная работа в эскадроне хромает, комвзводы путаются с организацией занятий и занятия получаются мертвой толчеей, дурацкой долбежкой.
«Ша, с сегодняшнего же дня прекращаю штабную работу. Пусть делопроизводитель путается», — решил он.
— Повод! — скомандовал Гарпенко полуобернувшись. Чертолом подобрал голову и Через следующие три шага сам взял рысью...
Смоляк третьего взвода не разыскал. По проселочной дороге он выехал в поля негощинских крестьян и, свернув на Плашкино, поехал в эскадрон.
По дороге его остановил растрепанный мужик и, придерживаясь за стремя, заговорил, заглядывая комиссару под фуражку.
— Овес-то, едри ево, растет ведь!
— Овес? Да, овсы ничего, — вынимая портсигар, ответил Смоляк. Он дал мужику папиросу, спички и, когда тот закурил, приготовился ехать, думая, что мужик стрелял закурку.
— А я, слышь, ходил к тебе, да все не застану. Заседанья у вас все. Черники носил, — добавил он, видя недоумение военкома.
— Черники? Зачем черники?
— Как зачем? Черника — она, брат, пользительна. Вот в воскресенье я с Анкой пришлю.
— Не надо мне, дядя, черники. Куда я с ней? Некогда!
— Ну малины...
— И малины не надо... Ты из какой деревни-то?
— Я-то? — удивился крестьянин. — Да что ж ты, не признал? Ерепенин я, еще овес мне сеяли!
— Фу-ты! А я думаю, про какой овес он говорит! Ну, как дела?
— Дык вот, я и говорю, — обрадовался Игнат, — я и говорю, что растет.
— Как деревня живет? — переспросил Смоляк.
— Да живет, что́ ей сделается!
— В колхоз не собирается?
— А где он, колхоз-то? Организуй сначала, а потом и собирай.
В подшефную деревню эскадрон не заглядывал с весны, с сева овса. Смоляку было стыдно перед Игнатом за упущение, и он тут же решил направить в деревню Ветрова.
Когда он подъезжал, обед уже кончился. Видимо, был мертвый час. Смоляк видел это по безлюдью у казармы и тишине. Только на плацу возились, что-то измеряя, двое. Один, Куров, что-то показывал рукою, а другой (Смоляк не разобрал — кто) отмеривал шаги и забивал колышки, как на топографической съемке.
Жара спала, и теперь оседала томительная духота. Аракчеевские клены повисли в пустом, тяжелом покое, даже вороны в это время сидели раскрылившись, с широко раздвинутыми клювами.
