Утром на двух законтрактованных пароходах приехали рабочие с заводов и фабрик, с женами, со знакомыми, с детьми. Огромный аракчеевский плац зацвел. Разноцветные платья, платки, кепки, фуражки, разноволосые непокрытые головы толкались по плацу, переходили от одной группы в другую, как на ярмарке. В одной группе неистовый хохот. В кругу группы, на шнуре, в уровень головы висели книжки, пояса, зубные щетки, мыло, карандаши, дорогие папиросы, конфеты и всякая заманчивая галантерея. Нужно с семи шагов с завязанными глазами отстричь намеченную вещь, ответив на привязанный к ней вопрос, и вещь перейдет в собственность. Выискиваются охотники, встают против избранной вещи, им дают ножницы и завязывают глаза.
— Стой, погодите, Фадеич хочет!
— Ты не ори, чего орешь, без тебя видют, — охлаждает разгорячившегося Фадеич.
— Я остригу, только условие: дайте пройти без завязанных.
— Ишь ты, репетицию хошь!
— Дать Фадеичу, дать! — кричат из толпы.
Фадеич подравнивается против трубки, примеряет руку, как он остригает, и, повернувшись кругом, считает семь шагов, потом опять кругом подходит к трубке и пальцами — р-раз по ниточке. Глаза его хитро щурятся: дескать, я те достану.
— Можно? — спрашивают Фадеича.
— Давай.
Глаза у выстроившихся в шеренгу завязаны. Охотники поднимают голову и держат ее, будто им на носы поставили по стакану с водой, которую нужно не расплескать.
— Кру-у-гом!
Все поворачиваются и вместе с окружающими отсчитывают семь шагов. Там останавливаются и возвращаются уже без команды. Фадеич тоже останавливается и, немного подумав, круто поворачивается. Толпа замерла, готовая прыснуть хохотом. Фадеич нацелился по крайней мере шага на три в сторону от трубки и с развернутыми ножницами уверенно отсчитывает семь шагов... Пять, шесть, семь... р-раз!..
— Х-ха-ха-ха!.. Х-ха-ха-ха!.. Эх, Фадеич, подмарал! Всех халтуринцев подмарал!
— А трубка-то, Фадеич, трубка-то!
Фадеич поднимает повязку и искренне удивляется, как же это он ушел от трубки.
— Не довернул маленько. Еще-то можно?
— Валяй, можно!
Фадеич еще два раза ходит к трубкам и все чикает ножницами впустую. Он сердится, шевелит своими пегими усами. Наконец трубка под дружные аплодисменты окружающих падает к его ногам. Он торжествующе осматривает собравшихся, будто хочет сказать: «Готово. Все. Можно расходиться».
