— Я?! Твою мать... Н-на! — парень развернулся и ударил сказавшего по носу. Девки, взвизгнув, сыпанули в сторону, а ребята сцепились, как волчата, начали лупить друг друга, не разбирая чем и по кому.
— Бью-ут!..
— Бей их!..
— А-а! — взвыл кто-то в середке.
Один парень лет пятнадцати, — его стукнули по затылку, — сунулся Липатову в ноги и заревел, горько обиженный. Липатов, смотревший на драку очумело, очнулся и, спохватившись, кинулся разнимать. Ему один дурень кулаком сунул в подбородок, кто-то стукнул по голове. Липатов вошел в раж и так начал швырять их, что скоро одни бросились наутек, а другие, потирая носы, смотрели на него со страхом и в то же время с восторженным уважением.
По полю от Игнатовой пашни бежал Илья и, размахивая огромной дубиной, кричал: «Держи-ись, Липатыч, дер-жи-ись!».
— Чижелая у тебя рука, — подошел к Липатову один парень.
Все еще тяжело дышавший, Липатов взглянул на него и улыбнулся.
— Что?! — подбежал Илья. — Напали, что ли? Который? — Он все еще воинственно держал дубину, готовый ринуться на кого придется.
— Все уже, — сказал ему Липатов, — кончено.
— Кого побили?
— Пары две фонарей поставили.
Илья презрительно мыкнул и бросил палку в сторону.
— А крику подняли на целый полк. Людей только булгачут.
Он повернулся и недовольно зашагал обратно.
Девушки опять подошли и, как ни в чем не бывало, залузгали семечки, весело поплевывая.
— Айда на улицу! — пригласила Липатова одна. — Мы сейчас с гармошкой придем.
— Нет, в другой раз.
Липатов вернулся к Агафону и, взяв у него плуг, пошел бороздою.
«Книжки-то теперь как же? Кому? — подумал Липатов. — Анке, — решил он, — Анке Ерепениной, Игнатовой дочери. Батрачка, и все такое. С нее и начнем».
Когда у Агафона заложили последний складок, приехал с бороной Илья.
— Надо кончать, Липатыч, кони заморились.
— Агафону засеем, тогда и кончим.
— Завтра бы кончили, — Илья ковырял комочек слежалой земли, стараясь сделать в нем дырку. — На улицу бы сходили.
— Завтра в эскадрон надо. Занятия!..
Илья хлопнул палкой, и комок разлетелся, ширкнув по сапогу брызнувшим песком.
— Не дури. Борони ступай Агафону-то, — крикнул Липатов.
Ковалев повернулся круто и, звонко постегивая палкой по сапогу, ушел к лошади.
— Н-но, сволочь пархатая! Как вот дам, дык... — услышал Липатов Илью.
«Дурит парень», — подумал он.
Кончили часов в девять вечера. Ехать в эскадрон на уставших лошадях нечего было и думать. Убрав лошадей и напившись чаю, красноармейцы завалились спать, решив выехать пораньше утром.
