У меня есть знакомая, родившая шестерых детей, но до сих пор не рассказавшая мужу, что пережила атомную бомбежку. Ее муж даже сейчас боится Нагасаки, и они поселились в самом отдаленном от Нагасаки месте — на Хоккайдо. Эта знакомая живет, скрывая свое прошлое, и даже отказывается присутствовать на вечерах одноклассников. Рассказывают, что она настояла, чтобы и извещения о таких вечерах ей не присылали. Разумеется, школьных друзей к себе в дом она тоже не приглашает.
Я могу понять эту женщину. Когда я накидываюсь на мужа со словами: «Попробовал бы ты побывать под атомной бомбежкой!», я чувствую, что нас разделяет неодолимая преграда — как свет отделен от мрака.
Я стала все чаще задумываться. Когда сын узнает о моем прошлом, не исключено, что они вместе с отцом оставят меня. Подобно тому как от больных проказой забирают детей, мне тоже предложат жить от них отдельно. Я мать — естественно, я хочу, чтобы мой ребенок был здоров и физически, и психически. Допустим, у моего сына — атомной жертвы во втором поколении — не будет особых поводов для беспокойства относительно здоровья. Однако не исключено, что в результате длительного общения со мной он переймет от меня мою мрачность. А для мужа, который ни в чем не виноват, это будет непереносимо.
Переодеваясь в хлопчатобумажное кимоно, муж проговорил:
— В больницу на обследование поедем вместе. На мой вопрос:
— Разве ты можешь пропустить работу? — он ответил:
— Твое атомное прошлое важнее.
В больницу нужно было явиться в назначенный день до восьми утра. Видимо, они проводили осмотр перед началом обычного приема, поэтому специально было подчеркнуто, что следует обязательно прийти до восьми.
До больницы в Йокосука требовался час времени. Я встала раньше обычного и, собравшись, вышла из дома. Накануне муж несколько раз говорил, что проводит меня, но я ответила, что пойду одна. Не из упрямства и не потому, что меня задели его слова: «Положись на врача». Просто, каким бы близким человеком ни был муж, но облучению подверглась я одна, и нести этот крест суждено мне одной.
Чем раньше я начну привыкать к этому, тем лучше. Я помню страшную смерть Тэйко, ушедшей из жизни в одиночестве, и я хотела бы, если это возможно, умереть именно так.
Смерть Тэйко потрясла меня. Это произошло в 1965 году во время моего приезда в Нагасаки за «Книжкой пострадавшего от атомной бомбардировки». Для получения «Книжки» требуется три свидетеля. Сейчас, когда хибакуся уже достигли преклонного возраста, найти трех свидетелей чрезвычайно трудно. Так что пришлось правила несколько смягчить. Но все равно в качестве свидетелей могут выступать только люди, с которыми потерпевший работал на одном производстве и вместе с ним попавшие под атомную бомбардировку. Они должны подтвердить, что потерпевший в то время действительно находился в зоне взрыва. Поэтому свидетелем может быть только тот, кто вместе с потерпевшим попал под бомбежку. Довольно глупое условие, поскольку бомба-то была создана как раз для того, чтобы полностью уничтожить все живое. Даже если судить по номеру моей «Книжки», получается, что среди находившихся тогда в эпицентре взрыва в живых осталось очень мало, и найти трех свидетелей практически невозможно.
