Иран представлял собой арену почти рухнувшего величия. На мраморных тронах покойников, в свое время столпов ислама, сидели коварные, пристрастившиеся к вину правители — шакалы в логове львов.
Нагие паломники, иссушающие себя под солнцем, — дервиши, кружащиеся под бой бубнов, но не забывающие о монетах, бросаемых в чашу для подаяний, знать, разъезжающая на мулах под пологом, который держат рабы. Очень часто шелковые молитвенные коврики бывали пропитаны вином, а седые бороды покрывали пятна от сока конопли и белены>{31}.
Это была рыхлая, покрытая пылью земля, земля несравненной красоты, когда полная луна всходила над огражденными садами, и мерзости, когда горячий ветер из пустыни сотрясал кроны тенистых деревьев. На ней торчало в небо множество колонн, оставшихся от Персеполиса>{32}, лежали полы из желтого мрамора, на которых плясали невольницы Семирамиды.
Хафиз, поэт из Шираза, говорил, что в этой стране живут несравненные музыканты, так как лишь несравненный музыкант может исполнять мелодию, под которую пляшут и пьяные, и трезвые.
Иран (Персия) слишком долго коснел в благополучии. Богачи были подозрительными, бедняки — заносчивыми. Шах выкалывал сыновьям глаза и, улыбаясь при вести о смерти брата, говорил, что наконец они действительно разделили землю — он наверху, брат под ней. Здесь, писал один сатирик, глупец — баловень судьбы, а ученому не хватает ума заработать на пропитание, достойной женщиной считается та, у которой много любовников, а нестоящей, у которой мало.
Здесь суфии во власяницах вели разговоры о мистицизме с поэтами. И здесь мы находим саки, соучастников кутежей.
Шуты, краснобаи, жонглеры словами и фразами, нищие в шелках — такие вот люди участвовали в кутежах правителей. Правда, в их числе были и вдохновенные поэты. Эти любящие наслаждения персы воздавали должное запретной дочери Гроздьев и больше любили петь о подвигах, чем надевать доспехи.
В руках у нас то чаша, то Коран,
То проповедь нам ближе, то обман,
Так и живем в подлунном нашем мире
Полугяуров, полумусульман
>{33}.
Они могли побить камнями насмешника над их религией и, тем не менее, вести за чашей разговоры с бессмысленности веры. Они были греками Азии, сибаритами, но могли вдруг превратиться в фанатиков. Татар ненавидели и называли их нечестивыми.
Покровитель Хафиза, покойный шах, был слишком пристрастен к ширазским винам, развлечениям, красавицам и празднествам. Незадолго до смерти он вспомнил, что клялся заключить с Тимуром союз. Устроил торжественные приготовления к собственным похоронам, — наблюдал за шитьем савана и строительством гробницы. А для Тимура, которого не видел в глаза, диктовал в промежутках письмо, впечатляюще разглагольствуя о своей близкой смерти:
