Работал я либо ночью, когда достаточно яркая луна позволяет видеть предмет моей «одержимости», либо на рассвете, либо в вечерних сумерках. Здесь, вдали от города, на меня никто не пялится, как на уродца в клетке. На мысе домов нет. Нет и столь ценимых ныне деревьев. Мыс похож на палец, который суша ткнула в озеро.
Часы на городской башне пробили полночь. Я работаю. Исполняю ритмичный ритуал. Выбираю камень. Подхожу. Смотрю на «объект одержимости». Смотрю на камень в руке. Потом кладу его на подходящее место. Стою и смотрю. Прислушиваюсь к собственному дыханию. К стрекотанью сверчков. К крикам ночных птиц. Делаю все еще раз. В ту ночь я поранил палец, заталкивая камень в углубление. Но это не нарушило привычного ритма. Кровь на камнях. Сочно-красные отпечатки руки. Они не выглядят неуместными. То, что надо.
— Не стоило бы тебе этим заниматься, Грег.
Я поднял голову и увидел Линн. Она стояла, теребя поясок хлопчатобумажной юбки-клеш. Я впервые видел, что она по-настоящему нервничает. Словно ее что-то напугало. Девять месяцев назад на ней была эта же самая юбка, и тогда я сказал, что мне такие нравятся. Сегодня она снова ее надела, чтобы угодить мне. Синдром шоколадного кекса, верно?
— Не занимайся этим сегодня, Грег. — Она повторяла одно и то же, как заклинание. — Тебя ведь никто не заставляет.
— По крайней мере, есть что делать. — Да, черт возьми. Такая уж у меня гребаная, навязчивая идея. Своего рода пунктик. — Где Уильям?
— Спит.
— Как дети?
— Нормально. Все хорошо. И собачки тоже в порядке, если тебя и это интересует. — Линн рассмеялась. Раньше она так не смеялась. Смех получился нервный… какой-то скованный. Конечно, ей было страшно. Она боялась меня. И, тем не менее, пришла. Разве что шоколадный кекс не захватила.
— Грег, почему бы нам с тобой не прогуляться по берегу?
— Не могу. — Я поднял камень размером с человеческий череп. На месте воображаемых глаз темнели впадинки. — Не уложил положенные двенадцать кусков.
— Но ты не обязан это делать, понимаешь? — Ее глаза блеснули в лунном свете. — Они… — Линн остановилась, подбирая слова, — их теперь никто не потревожит.
У меня сдавило горло, как бывает, когда знаешь, что сказать нечего. Я нашел отличное место для похожего на череп камня. Вот так. Там, где мог бы быть рот, появилось кровавое пятно.
Прошло еще какое-то время, прежде чем я выдавил застрявшие в горле слова.
— Тебе бы лучше вернуться домой, к Уильяму. Что он подумает, если проснется и увидит, что тебя нет.
