Шоколадный кекс. Вообще-то я не большой любитель шоколадных кексов. Съесть этот лоснящийся на солнце кусок было для меня примерно равнозначно тому, чтобы расправить перышки крыльев и подняться в небо.
Они всегда дают мне шоколадный кекс после того…
Интересно, может быть, это нечто вроде жертвоприношения? Может быть, таким образом они как бы говорят: «Прости нас, сынок. Жаль, что тебе пришлось пройти через это». Утешительное подношение?
Или просто плата палачу?
Если так, то ценят меня довольно дешево.
Весь остаток дня ко мне никто не подходил. Лицо обгорело и начало покрываться волдырями, но я этого не замечал. Просто сидел, пока солнце не закатилось, а на небе одна за другой не стали проступать первые звезды.
С голубоглазым чужаком поступили, как с бешеным зверем: сожгли его тело на берегу, а пепел закопали там, где уже покоился прах других. Потом в отеле состоялось большое собрание. Я не пошел, но знал, о чем там говорили. Утром в Салливане появился не какой-нибудь хлебный бандит-южанин. Озеро принесло обычного голубоглазого парня из соседнего города. Так случилось, что он заболел этой странной болезнью. Значит, все изменилось. И изменилось к худшему. Пройдет еще какое-то время, и мужчины и женщины Салливана начнут со страхом посматривать на меня — а что если моя сигнальная система сработает и при взгляде на них?
Я вышел из города и отправился к заливу Лайм Бэй. Там, на мысе, есть холмик из белых камней. Каждый вечер я добавляю к нему еще дюжину. Сейчас он уже размером с грузовик: аккуратный, почти идеально ровный куб, бледно светящийся, когда в небе стоит луна. Камни там самых разных размеров и форм, но если остановиться и смотреть на них достаточно долго, то они начинают представать фрагментами некой мозаики. Поначалу я собирался построить небольшое возвышение размером, может быть, с простыню и высотой примерно до колена. Но потом эта штука стала разрастаться.
Однажды Бен назвал меня «одержимым». Он был пьян и злился на меня за что-то. Потом извинился.
Но так оно и есть. Наверное, я и впрямь одержимый. Каждый вечер «пирамида» подрастает на пару дюймов. Я беру обломок белой скалы величиной с коробку из-под сигарет или картонку из-под обуви, выбирая либо прямоугольный, либо плоский, как книга, либо широкий. Потом стою и смотрю на свое строение. Иногда это затягивается на какое-то время, но, в конце концов, я нахожу то место, куда его положить, как бывает, когда складываешь игрушечную мозаику. Каким-то образом мой мозг идеально соотносит форму камня в руке с формой свободного пространства в аккуратно сложенной груде.
