Больной с последними словами закрыл глаза и потерял сознание, откинул голову на подушке и захрипел. Святой отец сидел в растерянности, смысл слов, сказанных умирающим, только сейчас стал доходить до него. Наконец, осмыслив исповедь, он испугался тайны, которую ему доверили. Ладони его рук покрылись липким потом, и он, не зная, что делать, в нарушение обета данного умирающему, осторожно вытащил свиток из под подушки. Перекрестившись, он удалился.
Ноша, доставшаяся иезуиту, была слишком для него тяжела. Не решившись вскрыть свиток самостоятельно, он поспешил к Адаму Вишневецкому.
– Ваше Сиятельство, Ясновельможный пан, – обратился иезуит к Вишневецкому, – сегодня на исповеди мне стала известна удивительная тайна, которую я, хоть и в нарушении обета данного церкви, не могу от вас утаить. Ваш новый слуга, как вы знаете, болен. Часы его жизни сочтены. Перед смертью он открыл мне тайну своего рождения, доказательства которой находятся здесь.
– С этими словами святой отец протянул свиток пану Вишневецкому. Тот взял его, повертел в руках, внимательно осмотрел печать и вскрыл. Прочитав содержимое, пан не поверил своим глазам. Все это казалось ему невероятным. Он еще несколько раз подряд прочитал бумаги.
– Как же так, – подумал он, – истинный наследник рода Рюриковичей и Московского престола, спасенный верными людьми Иоанна Грозного находится у меня в имении и скрывается от убийц, посланных Годуновым. Какая удача, какие колоссальные выгоды, хорошо, наверное, быть господином Российского Царя. Жадность, надменность, стремление к неограниченной власти и холодный расчет взяли преобладающий верх над его рассудком. Он устремился в покои умирающего слуги, на ходу отдав распоряжение вызвать туда же лекаря.
В комнате мнимого больного было темно. Его осунувшееся лицо освещала одна единственная свеча, сиротливо горевшая в канделябре, который стоял у постели на столе в изголовье умирающего. Казалось, он был в беспамятстве. Пан Вишневецкий присел на край кровати и взял за руку Григория. Тот открыл газа.
– Ваше Сиятельство, вы пришли проститься со мной, я не ожидал такой милости, – прошептал умирающий, – небо даровало мне такого прекрасного Господина как вы, а я не оправдал ваши надежды. Я умираю. И если бы было такое возможным, там, на том свете, я бы снова хотел служить вам.
Из глаз Григория потекли слезы. Пан Вишневецкий, наслышавшийся в жизни много лести в свой адрес, из уст умирающего человека такую лесть слышал впервые. Расчувствовавшись до глубины души и еле сдерживая дрожь в голосе, он обратился к мнимому больному:
