— Конечно, нет.
Она поставила горячую сковороду на плиту.
— Слушай, если бы я была подозрительным человеком, то приняла бы за мошенника тебя.
Дункан выдвинул стул и сел.
— А, значит, ты решила, что я использую свое богатство и связи, чтобы обобрать бедняжку Тельму!
— Ну что ж, это мысль… — Шарлотта пожала плечами, посмотрела на кипящую массу и снова бросила прихватки в корзину.
— Шарлотта, — очень спокойно сказал Дункан, — не будь идиоткой.
Она вовремя выключила кофеварку и сказала, стараясь не улыбаться:
— Я очень мало о тебе знаю, Дункан.
— Ты знаешь обо мне куда больше, чем все женщины, с которыми я был знаком. И я хочу, чтобы ты знала обо мне еще больше.
Теперь она уже сияла до ушей. Вскочив, Дункан схватил ее за талию, покружил по кухне, потом опустил на пол и звонко чмокнул.
— Если бы я знал, что моя маленькая мошенница восхитительная, красивая и в высшей степени загадочная женщина, то непременно отложил бы покупку "Телеграммы" и охотился бы только за тобой. Но пока, любовь моя, мне придется пойти на незначительную встречу, а я, увы, не захватил сюда ни одного делового костюма. Может, все-таки попробуем вместе поужинать вечером?
— Ты хочешь сказать, что назначаешь мне очередное свидание?
— Ну, я бы сказал, это уже нечто большее, чем свидание.
— Мне надеть вельветовые брюки? — с подтекстом спросила Шарлотта.
— Разумеется, а я достану генеральскую форму.
— Идет, — согласилась она.
Дункан ушел, так и не попробовав рагу бабушки Баттерфилд.
Шарлотта целый день много работала, а вечером вознаградила себя ароматической ванной и окончанием Ниро Вольфа. Дункан не сказал, в котором часу придет, но она решила, что в семь. День получился на редкость удачным. Никто ее не тревожил, Она не разговаривала ни с Мэри-Джо, ни с Тельмой, ни с братьями, ни, слава Богу, с Питером Барнаби. Дункан тоже не звонил. Это был один из тех дней, о которых она мечтала, перебираясь в Толливер-хаус: мирный, организованный, плодотворный.
К тому же предстоящий ужин с Дунканом должен был скрасить ее одиночество.
Шарлотта надела черную бархатную юбку, белую шелковую блузку и пиджачок, расшитый бисером, который придавал ее строгому стилю некоторую романтичность. Чуть повозившись с волосами, она быстро оставила их в покое, решив, что с рубиновыми сережками в ушах ее прическа выглядит лучше.
Ровно в семь она была готова, но Дункан не появился. Тогда, усевшись в гостиной, она стала о нем думать. Весь день он тревожил ее воображение, хотела она того или нет. И все же она сумела сделать кучу работы. Мысли о нем — о том, что они скажут друг другу вечером, — отчего-то придавали ей силы. Это было восхитительное ощущение. Окрыляющее.
