— Подобным обманом все мы платим дань тщеславию, — заметил нотариус.
— А по-моему, виной тому живость воображения. В Монпелье меня приняли в Ассоциацию медиков, и я стал носить расшитую золотом шапочку; перед отъездом в Рим зашел попрощаться к некоей вдовушке, которая тайно принимала меня по ночам, и та сказала, что, как мне известно, она никогда не просила у меня денег, а допускала до себя из любви, да ей деньги и не нужны, так как в Риме у нее есть родственник, он навещает ее раз в два года, совершая паломничество в Рокамадор, и всем ее обеспечивает; если я хочу, она даст мне рекомендательное письмо к этому самому родственнику, а зовут его Джувенильо Карафа, в Риме он человек влиятельный. У меня вдовушка попросила лишь, если я когда-нибудь стану королем Англии, взять ее ко двору ключницей, а сейчас дать ей письменное обещание, что так я и поступлю. Я написал расписку, какую она просила, и тем самым полностью с ней расплатился.
В Риме меня очень любезно принял синьор Джувенильо, веселый и говорливый старик, питавший явную склонность к женскому полу. Хотя, по-моему, он уже был ни на что не годен. Этот самый синьор Джувенильо показал мне старинную книгу, унаследованную от прадеда, виконта де Модроне, это была книга о секретах изготовления всевозможных ядов, и, так как она меня очень заинтересовала, синьор Джувенильо разрешил мне читать ее у него в доме и делать записи о составе ядов. Я начал тайно травить кошек, собак, голубей, кроликов, изводить деревья и кусты, только этим и жил. В один прекрасный день отравил и синьора Джувенильо Карафу, чтобы завладеть книгой о приготовлении ядов, а потом из любви к искусству — еще несколько человек, людей незаметных, которых никто не хватится. К тому времени я и в Риме слыл богатым англичанином, ведущим тайную борьбу с пуританами, меня даже навестил некий ирландский священник, состоявший в папской свите, дабы узнать, кто я такой, какую политику веду и отчего мой кошелек никогда не скудеет.
— Я когда-то тоже мечтал о неиссякаемой казне, заказал себе кошелек из шкуры выдры мехом внутрь, — вмешался нотариус. — Положил в него песо из Акапулько и пизанскую золотую лиру, чтобы проверить, размножатся ли эти монеты, будет ли от них приплод. Ведь золото — самый таинственный спутник человека, как знать, а вдруг… Но, должно быть, золотые не спарились.
— А прекрасная получилась бы семейка, господин нотариус. Так вот, я говорил, что из-за отравлений лишился сна и покоя, и кроме того, я так старался выдать себя за высокородного английского дворянина, ведущего тайные политические переговоры, что и сам в это поверил и уже подумывал о том, чтобы поехать в Лондон и заняться там отравительством, а из Рима привезти кучу денег, которые помогли бы мне поднять восстание, и уж представлял себе, как меня будут называть: Джон Сабат, король Великобритании. А богатство я добуду в Риме, отравив в одно прекрасное утро источники и колодцы и собрав затем в богатых домах бриллианты, жемчуг и золото. Чтобы суметь захватить такую кучу сокровищ, я вступил в переговоры со сторожем церкви Святого Лаврентия, расположенной за городской стеной, некогда это был страшный бандит, а теперь он вел жизнь кающегося грешника, но, по слухам, оставался главарем шайки карманников, домушников, мошенников и прочего римского жулья. Этот сторож, хромой старик, суровый и упрямый, не спешил согласиться с моим планом, который заключался в том, чтобы в день отравления колодцев он с утра предоставил в мое распоряжение дюжины две своих самых расторопных людей, которые работали бы на меня, войдя в долю. Я обещал, что дележ добычи будет производиться с главной кафедры церкви Джованни-ин-Латерано и меркой будет ломбардское ведро, единственный сосуд в Италии, емкость которого всегда одна и та же. Уж как я обхаживал старика, чтобы склонить на свою сторону, каждый вечер приглашал его пропустить по стаканчику доброго вина, полакомиться fettuccine
