Если сравнить это геройское сопротивление с обороной корабля "Бервик", который спустил флаг, потеряв только своего капитана и имея четырех раненых, то французов нельзя упрекать в недостатке стойкости. Быть может, в английском флоте найдется немного дел, которые могли бы сравниться с обороной кораблей "Гильиом - Тель", "Ванжёр" и "Редутабль". Впрочем, к чести англичан, надо сказать, что если бы 7 марта эскадра адмирала Готама имела возможность подать помощь "Бервику", то этот корабль, конечно, не был бы оставлен на месте сражения, как были оставлены "Санзёр" и "Са-Ира". Чтобы поручиться за это, довольно вспомнить, какое сильное влияние имеют на английских судах более твердые постановления, привычка повиноваться адмиральским сигналам и страх общественного мнения, которому принесен был в жертву адмирал Бинг. Впрочем, адмирала Мартена нельзя считать виновником несчастных последствий этого дела. Он приказал выполнить единственный маневр, который мог спасти суда, находившиеся в опасности, и, вероятно, успел бы в этом, если бы флаг его был поднят не на фрегате, а на одном из кораблей. Тогда, вместо того, чтобы приказывать своим капитанам идти в дело, он мог бы вести их сам. Но предписание правительства было одобрено: перед вступлением в бой адмирал был обязан оставлять свой корабль и пересаживаться на один из фрегатов. Такое правило было установлено после того, как граф Де Грасс был взят в плен на корабле "Вилль де Пари" лордом Роднеем. Вот почему адмиралы Мартен и Вилларе Жойез, два храбрейшие офицера в целом французском флоте, пример которых мог бы увлечь всех капитанов, осуждены были в одну и ту же эпоху, один у Генуа, другой у острова Груа, оставаться немощными зрителями вялости и дурных маневров своих кораблей.
После сражения 14 марта обе эскадры были одинаково ослаблены. Английская эскадра увеличилась одним кораблем, потому что "Са-Ира" никак не могли исправить, да и "Санзёр" впоследствии, у мыса Сан-Винцента, был взят обратно адмиралом Ришери. В свою очередь, англичане потеряли "Бервик", взятый французами, и "Иллюстриус", разбившийся после понесенных им повреждений; так что это сражение нельзя было назвать бедственным для французов; но оставление двух кораблей в виду неприятеля, почти равносильного, было одним из тех происшествий, которые имеют моральное влияние на целую войну. Нельсон, с быстротой взгляда и верностью соображения свойственными человеку, предназначенному к великим делам, понял, что эскадра, решающаяся на такую жертву, должна быть эскадрой нравственно расстроенной, полупобежденной, и что, следовательно, надобно поспешить ее преследовать. С этой мыслью он поехал к адмиралу Готаму и просил его оставить поврежденные суда под прикрытием нескольких фрегатов, а с остальными 11 кораблями спешить в погоню за неприятелем. "Но он, более спокойный, - писал Нельсон к жене своей, - сказал мне: "Мы должны быть довольны; для нас это был очень хороший день!.. Что касается меня, то я не могу быть того же мнения. Если бы из одиннадцати бегущих кораблей мы взяли десять и упустили один, имея возможность взять его, я не назвал бы таки дня хорошим днем. В свою очередь, я хотел бы быть адмиралом и командовать английским флотом: я вскоре достиг бы больших результатов, или потерпел бы большие несчастья. Мой характер не может выносить полумер. Конечно, если бы 14 марта я командовал английской эскадрой, то весь неприятельский флот украсил бы собой мою победу или сам я попал бы в самое затруднительное положение".
