В середине ноября императрица, гуляя с государем в царскосельском парке, почувствовала себя настолько дурно (у неё был невроз сердца), что государь почти принёс её во дворец. К этому нездоровью прибавилась ещё простуда. Незадолго перед этим лейб-медик, всегда лечивший императрицу, умер и на его место никого ещё не назначили. К императрице пригласили какого-то доктора Фишера из царскосельской городской больницы. Однажды вечером я сидела у себя, когда ко мне пришла очень взволнованная Анна Александровна Вырубова, впоследствии стяжавшая такую печальную известность в связи с Распутиным. Но в то время я была ещё с ней в хороших отношениях. Она сказала мне, что императрица чувствует себя плохо, что к ней необходимо пригласить опытного врача и что она рекомендует Евгения Сергеевича Боткина (сына знаменитого клинициста), лечившего её за год перед тем от брюшного тифа. «Вызовем его к императрице телеграммой за нашими подписями», – предложила она. Я ответила, что без ведома и разрешения государя мы не имеем на это права, но что есть другой выход. Пусть Вырубова вызовет его к себе (она жила в Царском Селе), а когда он приедет, то спросим императрицу, не желает ли она его принять. Так и было сделано. С тех нор Боткин стал лечить императрицу, а через некоторое время был назначен лейб-медиком. Евгений Сергеевич был безусловно хороший врач, опытный и знающий, но ему недоставало твердости и решительности. Когда императрица не хотела исполнять его предписания, он не настаивал, а говорил как многие придворные: «Как будет угодно вашему величеству».
Как я уже упоминала, в декабре мой отец был назначен членом Государственного Совета. В это же время мой младший брат Николай был произведен в камер-юнкеры. При дворе говорили, что Тютчевы в фаворе. По этому случаю двенадцатилетняя Ольга Николаевна считала, что моего отца следовало бы назначить воспитателем наследника, мою мать статс-дамой, а мою младшую сестру моей помощницей!
Зима 1908 года прошла примерно так же, как и предыдущая. Я освоилась с новым для себя делом, узнала характеры детей и привыкла к ним. Надо сказать, что когда я к ним поступила, они были очень мало воспитаны. Мария Ивановна была хорошей, преданной няней, но о воспитании имела самое поверхностное представление. Но она считала себя полновластной хозяйкой на детской половине и к моему появлению отнеслась несочувственно, опасаясь, очевидно, за своё влияние. К счастью, мне приходилось сталкиваться с разного рода людьми, когда я была попечительницей нескольких благотворительных учреждений, поэтому я старалась не обращать внимания на мелочи и не слишком вторгаться в сферу действий Марии Ивановны. Вскоре у нас создались вполне нормальные и хорошие отношения.
