Киселев: «Я как служивого его не порочу… и дай Бог иметь подобных корпусных командиров. Но… поверь, что эгоист он отличный, никого не любящий и относящий все к себе. Грубость его всем известна…»
Закревский: «Что тебе до эгоизма Сабанеева, лишь бы служба от сего не терпела. Но я в нем вижу хорошего корпусного командира, а наипаче в военное время, чему можешь быть со временем сам свидетель».
Понадобилась эпидемия чумы, чтобы Киселев оценил Ивана Васильевича: «В его лета и в иные проехать 300 верст верхом есть добродетель, которою не всякий похвалиться может» и которая перевешивает «порок» — упрямство, «запальчивость и часто со вредом для себя и для службы». Но «Сабанеев точно по службе отличный». Наконец, он пишет Закревскому: «При всех странностях его, правила его честны и непоколебимы; опытность имеет большую и просвещение, непонятное для человека, родившегося в Ярославле тому 56 лет»[77].
А вот точка зрения врага Ивана Васильевича, без которой нам обойтись трудно: «Сабанеев был офицер суворовской службы и подражал ему во всем странном, но не гениальном; так же жесток, так же вспыльчив до сумасбродства, так же странен в обхождении — он перенял от него все, как перенимают обезьяны у людей. Его катехизис для солдат в глазах благомыслящих людей сделал его смешным и уродливым. Его презрение ко всему святому, ненависть к властям обнаруживались на каждом шагу. Его презрение к людям, в особенности к солдатам и офицерам проявлялось в дерзких выражениях и в презрительном обхождении не только с офицерами, но и с генералами… Человек желчный, спазматический и невоздержанный — он выпивал ежедневно до шести стаканов пунша и столько же вина и несколько рюмок водки». По виду, по содержанию — донос, притом злобный и явно охранительного характера: «презрение ко всему святому, ненависть к властям». Однако этот донос в будущее — отрывок из воспоминаний В. Ф. Раевского, которого называют «первым декабристом». Сообщив эти сведения, а также и то, что Иван Васильевич женился на неразведенной женщине, Раевский как будто спохватывается и пытается уравновесить свой отзыв: «Может быть, кто-нибудь сочтет слова или описания мои престранными. Но я пишу для будущего поколения, когда Сабанеева давно уже нет. Впрочем, он имел много благородного, если действовал с сильными. Он знал военное дело, читал много, писал отлично хорошо; заботился не о декорациях, а о точных пользах солдата, не любил мелочей и сначала явно говорил против существовавшего порядка и устройства администрации и правления в России и властей. Так что до ареста моего
