. Таким образом, главное средство для приведения дел в порядок — строгость, строгость и строгость. Это относилось, как можно видеть, не только к местным жителям, но и к непосредственным подчиненным Ермолова.
Едва ли не главная проблема для Ермолова — войска Грузинского корпуса.
«Обстоятельно вникал я в образ жизни войск… Нимало не удивляюсь чрезмерной их убыли. Если нашел я кое-где казармы, то сырые, тесные и грозящие падением; в коих можно только содержать людей за преступление; но и таковых немного, большею частою землянки, истинное гнездо всех болезней, опустошающих прекрасные здешние войска. Какая тяжкая служба офицеров, какая жизнь несчастная!»; «провиантсткая часть с ума сводит. В магазинах нет ничего»; «кроме славного Котляревского все прочие (полковые командиры — М. Д.) обзавелись хуторами, табунами и хозяйством, а полкам оттого ни малейшей нет пользы», — писал он Закревскому[72].
Трудностей было очень много, но много было и «доброй воли к трудам». Ермолов пытался облегчить положение солдат, выбивал у начальства деньги на строительство казарм, лазаретов, улучшал питание. Сделать все это было непросто.
Характерный пример. Считая существовавшую солдатскую форму непригодной для кавказского климата, Ермолов был убежден, что ее изменение позволит уменьшить болезни и смертность, и начал ходатайствовать об этом перед Петербургом. «Может быть негодовать будут на меня, что я нахожу некоторые вещи в одежде солдата несвойственными здешнему климату и представляю о перемене их, но я не виноват, что здесь солнце более согревает, нежели у вас, и что здесь природа, если не большим трудам подвергает солдата, то, конечно, совсем другого рода (намек на бесконечную муштру — М. Д.). Я вижу возможность сделать одно постановление для войск по всему пространству России, ибо оно у нас существует, но одной высочайшей воли недостаточно, чтобы оное равно было удобно для Камчатки и (для) Грузии. Вот мое оправдание!», — сообщал он Закревскому. Когда Ермолов встает на позицию вольтеровского Простодушного, это значит, что он весьма раздражен. Вообще же его «артподготовка» ходатайства по данному вопросу так разветвленно аргументирована, а пафос достигает такого накала, что можно подумать, будто речь идет, по меньшей мере, о самовольном походе к Персидскому заливу, а не о том, чтобы заменить солдатский ранец на вещмешок: «На Литейной (т. е. Аракчеев — М. Д.) дадут мне звону за умствования, но я служу Государю и служу немного и собственному имени моему. Не наше дело помышлять об огромной славе, по крайней мере стараться надобно о добром имени!»
