— Кого?
— Это легенда, — объяснил Евгень Евгеньич. — Девочке, которая увидит призрак Белого Реалиста, он скажет имя ее будущего мужа.
— Суеверие, — вставил Иванов.
Маша подумала, что завхоз уже надоел всем за пять минут, а ведь бедный Евгень Евгеньич ездил с ним в Сочи. Интересно, зачем? Она исподтишка толкнула ногой коробку, и там опять звякнуло.
— Странное прозвище для призрака, — заметил Дед. — В монастырях обычно рассказывают о Черном Монахе, в казармах — о Солдатах разнообразных цветов. А в школе должен быть какой-нибудь Белый Ученик.
— Так он и есть реалист в смысле «ученик реального училища», — объяснил Евгень Евгеньич. — Вы вообще знаете, что раньше было в нашей школе?
Дед пожал плечами.
— Заметно, что особняк строили не для школы: колонны, эти каменные селедки повсюду... Герб чей-нибудь?
— Не селедки, а две кефали — торговый знак Никиты Бобрищева. Был в Укрополе такой рыбопромышленник больше ста лет назад, владел нашим тарным заводом, двумя консервными и целым флотом рыбацких шаланд. После смерти Бобрищева его дочь пожертвовала особняк реальному училищу. Она вообще не в отца пошла. Бобрищев — тот был настоящим преступником, главным контрабандистом в наших местах. А Олюшка Бобрищева раздарила его шаланды рыбакам, платила за их детей в училище.
— Так это в ее честь назвали Олюшкину улицу! — догадалась Маша. — А девочки говорили, что она утопилась от любви.
— Не утопилась, — улыбнулся Евгень Евгеньич. — Она прожила долгую жизнь, только замуж не вышла. После революции работала в нашей школе. Какой-то комиссар хотел ее арестовать как буржуйку, но рыбаки не дали.
— А Белый Реалист? — напомнил Дед.
— Это долгая история. В общем, он-то и застрелился от любви к Олюшке.
Джип въехал в стену дождя. Крыша зазвенела, как ведро под струей воды из колонки. Лило так, что «дворники» не успевали расчистить стекло. Мама съехала с дороги, чтобы какая-нибудь машина сослепу не врезалась в джип, и остановилась.
— Надо переждать. Схлынет немного, и поедем.
— Расскажите про Белого Реалиста, — попросила историка Маша.
— Да уж придется, все равно стоим, — согласился Евгень Евгеньич и начал: — Бобрищев был, как тогда говорили, миллионщиком. Помеченные двумя кефалями бочки и консервные банки с рыбой всех сортов попадали в лучшие магазины Санкт-Петербурга и в мелкие лавочки где-нибудь на Урале. Случалось, пограничная стража задерживала бобрищевские шаланды с контрабандой: турецким табаком и китайским чаем, ямайским ромом и французскими винами.
