«Уже? — подумал Бель. — Так скоро? Без священника?»
Но он тотчас отмел эту мысль как недостойную. Может быть, русские — и враги, но они христиане и не позволят рыцарю Божией Матери умереть без священника.
Действительно, его привели в большой зал. Некогда здесь проводились общие трапезы всей братии. Бель невольно метнул взгляд в сторону кафедры. Та сохранилась у стены. Резьба на темном дереве изображала виноградную лозу. Раньше там лежал устав… Боже! Он и до сих пор там лежит. Толстая книга в простом деревянном окладе.
Филипп едва сдержал слезы и прикусил губу, чтобы не всхлипнуть.
Вельможи расселись у стола. Разодетые пышно, как восточные владыки, веселые, здоровые люди. Победители. Несколько мгновений Бель воспринимал их как невыносимо чужих; затем взял себя в руки и за ставил себя присмотреться к ним поближе, чтобы запомнить их лица и привыкнуть к ним.
Вот Барбашин — глаза узкие, черные, рот вечно смеется, физиономия красная. Это он взял Беля в плен. Рядом — Иван Мстиславский, чуть надменный, очень богато одет. Петр Шуйский — плотный, с толстым загривком, золота на одежде — без всякой меры, настоящий азиат. С ними Адашев, одетый скромнее прочих и тем самым выделяющийся на общем сверкающем фоне; у него серьезное лицо, спокойный взгляд. Даже как будто немного сочувствующий. И Андрей Курбский, еще один вельможа Иоаннова двора. Этот — не слишком молод и неприятно умен. Да, очень умен и начитан — это сразу бросается в глаза. Возможно, кое-кого это и раздражает.
Бель тряхнул головой и поморщился, сразу пожалев об этом жесте: виски пронзила острая боль.
— Здравствуй, ландмаршал, — сказал Адашев, поднимаясь. — Раздели с нами трапезу и беседу.
И Беля усадили за стол.
Это оказалось весьма кстати, потому что стоять ему было трудно. Пока приносили вино и жареных перепелов, все молча разглядывали друг друга. Филипп решил держаться как можно проще. Если русской армией командует скромный и серьезный Адашев, то нет нужды делать величественные жесты. Адашев оценит естественность, он поймет природное благородство и искренность чувств.
И Бель не стал сдерживать тяжелого вздоха.
Барбашин громко засмеялся. Никто не обратил на это внимания.
Андрей Курбский спросил пленника:
— Почему ты все время оборачиваешься и смотришь на стену? Что там такого особенного?
— Может быть, вы, ливонцы, замуровали там клад? — громко вмешался Петр Шуйский.
— Нет, — сказал Филипп. — Там… настоящий клад. Там, на кафедре, лежит наш устав, и мне больно видеть, что священная для каждого ливонского рыцаря книга находится в плену — подобно тому, как нахожусь в плену я, ландмаршал ордена.
