Гамар — крупный мужчина с большим количеством рыжих волос на теле, то есть на груди и спине. Щетина росла и на шее, но подбородок он брил. Голова его, напротив, была совершенно лысой, и когда Гамар раздевался по пояс — как той ночью из-за жары, — выглядела странно чистой и опрятной по сравнению с буйной растительностью на торсе.
Гамар посасывал водку через соломинку. При таком способе употребления, как он объяснял, увеличивается количество алкоголя, поступающего прямо в кровь. Но я никогда не улавливал логику этого положения. Теперь, уже немного захмелевшего, Гамара потянуло на размышления.
— Как-то странно думать об этом, правда? — произнес он. — Возможно, все дело в невидимости. Представьте, — его левая рука очертила круг, — все вокруг нас. Идет дождь из радиации, она падает на наши головы.
На самом деле мы сидели под крышей около пруда, в который только что выпустили угрят (слишком маленьких, впрочем, чтобы их увидеть невооруженным глазом). Так что кое-какая защита от радиации все-таки имелась. Сипос хотела намекнуть ему на это, но Гамар не обратил на нее внимания и продолжал:
— Частицы, — сказал он так, будто бы мы не знали. — Мельчайшие оторванные у солнца частицы, оторванные и выброшенные со скоростью света. Они падают вниз, на всех нас. Как неиссякаемый поток пыли.
Это тоже не совсем соответствовало истине: судя по показаниям приборов, мы прибыли на Соль в самый разгар необычайно интенсивного периода солнечной активности. Лет через двенадцать уровень радиации обещал понизиться до менее вредоносных отметок. Но никто из нас не стал приводить факты. Возможно, гамаровские странные поэтические сентенции вдохновили нас. Мы пили и пили. Алкоголь приносил приятное ощущение тепла.
— Вы не можете их увидеть, — почти прошептал он, — или понюхать, или попробовать, не можете потрогать пальцами. Только ДНК чувствует их, чувствует маленькие точки, вертящиеся вокруг, переставляющие атомы в молекулах. Они составляют схему болезни. Костяшки перемешиваются, и выпадает «рак». Как все это странно. Вечная пыль, оседающая вокруг нас, сегодня, завтра, послезавтра… бесконечно.
— Я читала у Лукреция, — вдруг перебила Зорис, — что вся вселенная устроена таким образом. — Зорис питала страсть к древнему и новому латинскому. — Так считали древние: бесконечный дождь из пыли, падающий из ниоткуда в никуда. Лукреций говорил, что реальность появилась оттуда. Что-то вмешалось и изменило наклон падения, атомы начали сталкиваться и соединяться.
