Она лежит на заднем сиденье, упершись ногами в окно.
— Я никогда не падаю, — говорит она. — Это все из-за «Крика Пиано». Мне не надо было возвращаться.
— Из-за чего?
— Мне было плохо, уже когда я въезжала в город. Все на месте, замок стоит себе на холме, где ему и положено быть. Река, у которой я играла ребенком. Дом моей няни и церковь, в которой меня на Рождество всегда заставляли играть ангела, из-за моих волос, хотя мне хотелось быть волом или осликом.
Мне видно в зеркале, как она обеими руками массирует себе виски.
— Наверное, я надеялась, что все уже исчезло — дома стерты с лица земли, ручей вышел из берегов и разлился или, наоборот, пересох, а луга забетонированы. Я бы чувствовала себя уверенней.
Может, ее все-таки нужно отвезти в больницу? Район, который она мне назвала, находится на самой окраине города; не знаю, что она там забыла. Она беззвучно шевелит губами, по-видимому, хочет еще что-то сказать.
— Мне стало плохо совсем не оттого, что я упала. Скорее, оттого, что все это продолжается и никто ничего против этого не предпринимает.
— Что продолжается?
— Жизнь. Город.
— А что такое «Крик Пиано»?
Наши взгляды встречаются в зеркале.
— Ты что, приезжая?
— Как сказать. Да.
— Но при этом любопытна, как сто щенят.
— А как они любопытны — щенята?
— Как сто котят, которые опять же любопытны, как сто пожилых дворняг.
— А ежи? — спрашиваю я.
Она отвечает не сразу.
— Ежи, пожалуй, самые нелюбопытные животные. Когда ты в последний раз видела ежа?
Наверняка ведь видела, не могла не видеть в последние десять лет — у матери в саду, у какого-нибудь забора или на дороге, раздавленного машиной.
— Вряд ли я когда-нибудь по-настоящему его рассматривала.
Мы улыбаемся друг другу в зеркало.
— У светофора поверни направо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Легко. Очень хорошо.
Она просит остановить у какого-то перекрестка, за железнодорожным мостом. От всякой дальнейшей помощи отказывается. Хотя я никогда здесь не была, место мне кажется знакомым. Опершись одной рукой на крышу машины, она протягивает мне через правое окно какой-то билет.
— Сходи за меня. Все равно мне это уже не в кайф. Мне, наверное, надо было сразу сдохнуть у этих мусорных контейнеров, уже сегодня, а тут — ты, встряла, как какое-то инородное тело. Когда будешь говорить с ГК, — она еще раз протянула мне билет, — передай ему, что мы переоценили себя.
— А как тебя, собственно, зовут?
— Когда мы встретимся на небе, ты что, вспомнишь, как меня зовут?
