Несколько адресов, место и время встречи ГК с читателями, его обморок, адрес больницы, номер палаты, отделение интенсивной терапии — все напечатано одно под другим человеком, не умеющим форматировать. Я не знаю, как должен выглядеть профессионально составленный план — спутниковые фотографии, миллиметровая бумага, перечень страниц Интернета? Этот план показался мне «камерным». Частным. Чем-то, что касается и меня. ГК и Амели вдруг сразу придвинулись на невыносимо близкое расстояние. То, что он спокойно спит в соседней комнате, можно объяснить лишь незапланированной травмой головы.
Я заставляю себя разжать пальцы, и страницы падают на пол. Откинув голову, я смотрю на потолок. Мне никак не отделаться от ощущения, что это все выдумала для меня моя квартира. Из мести за мое равнодушие.
Когда я снимаю с вешалки и надеваю пальто, собака опять стоит на пороге, на этот раз между гостиной и прихожей. Мы смотрим друг другу в глаза, она выходит из квартиры вместе со мной. Закрыв за собой дверь, я дважды поворачиваю ключ в замочной скважине, на всякий случай.
На улице никого, кроме ветра, который задувает мне под пальто, покрывая все тело гусиной кожей, и студит голые ноги. Собака не отстает. Я на ходу стираю с лица остатки макияжа.
Больница расположена недалеко, в нескольких кварталах, на краю городского парка. Я не удивляюсь, увидев там Амели, сидящую на скамейке в свете фонаря и дрожащую от холода. На голове у нее белая марлевая повязка, которая ей очень идет, она все еще в своем топике — ни пуловера, ни куртки. Сидит скрючившись, обхватив туловище обеими руками, покачивается взад-вперед и неотрывно смотрит на свои туфли. Она замечает меня, лишь когда я подхожу к ней вплотную.
— Привет, Еж, — говорит она. — Где ты пропадала?
Ветер развевает наши волосы в одном направлении. Я мерзну так же, как она, под пальто у меня ничего нет, и кажется, что мы с ней знакомы уже сто лет. Из подаренного часа не прошло и двадцати минут.
— Амели, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.
Она склоняет голову набок, словно прислушиваясь.
— Ничего, — отвечает она удивленно. — Я ничего не делаю. Даже не жду.
В больнице освещены только окна нижнего этажа, в нескольких темных окнах брезжит зеленоватый дежурный свет. Ветер лязгает металлическими флагштоками. Группа деревьев на лугу кланяется на юго-восток, синхронно опуская и поднимая верхушки, вновь и вновь. Если конец света наступит сегодня ночью, он наверняка придет именно оттуда. Мои зубы стучат так, что я с трудом выговариваю слова.
