Филип и другие | страница 53
Я пробыл там три месяца, прежде чем у меня случился первый приступ.
Еще почти шесть лет оставалось до посвящения в сан. Но до этого дело не дошло.
«О, Нарциссус, — сказали они, — ты болен. Ты неработоспособен, тебе не стать священником. Видимо, Бог предназначил тебя для мира. Прощай, Нарциссус, прощай, прощай».
Он подбросил коробок спичек к потолку и сказал:
— О Ты, там, наверху, если Ты существуешь, трудно Тебе, что ли, было поддержать мое упорство? Я после этого побывал еще в двух монастырях, в маленьких монастырях, — пока это было еще возможно, пока положение после войны не стабилизировалось и не кончился бардак. Пока я не стал известен, пока обо мне не пошла переписка… конец. — Он подошел ко мне, лицо его теперь еще больше напоминало известковую маску, сухую и безжизненную. — Теперь ты знаешь, кто я такой, — сказал он, — но не знаешь, почему я здесь оказался и какое мне дело до той девушки. Тебе, должно быть, стало ясно, почему я путешествую по Европе на попутках, если ты понял мою историю. Тогда подумай о том, что я тоже проехал через Арль, ou sont les Alyscamps. Но вот тебе совсем другая история, — сказал он вдруг изменившимся голосом и указал на парня, который называл себя Саргон.
— Нет, — сказал я, — я не хочу ничего больше слушать. — И пошел к своему матрасу.
— Ты должен меня выслушать, — прозвучал из-за занавеси голос Саргона, — смотреть на меня не обязательно, но выслушать ты должен.
— Нет, — крикнул я, но он все-таки начал рассказывать:
— Может быть, это вас разочарует, но на самом деле меня зовут Джон, а не Саргон, я взял себе имя Саргон в память об известном ассирийском властителе Саргоне Втором, который в семьсот двадцать четвертом году до Рождества Христова завоевал Самарию. Но не потому, что он завоевал Самарию: во-первых, после того, как прошло больше двух тысяч лет, все становится относительным — и то, как первый Тиглат-Паласар победил в тысяча двухсотом году окрестные страны и завоевал третий Вавилон, и то, как Саргон занял Сирию, а Ассур — Египет, а Псамметих освободил Египет и снова захватил Вавилон Халдейский, а Мейд Сиаксарес уничтожил в сто шестьдесят четвертом Ассур и через два года сровнял с землею Ниневию, да так, что с тех пор и не слышно, чтобы даже наш милейший Ксенофонт об этом говорил. Так что я сделал это только потому, что мне понравилось имя. Ты слушаешь, — спросил он, — слушаешь?
— Да, — сказал я, — слушаю.
— Речь пойдет о радиодикторе, о голосе радиодиктора, с этого все началось, хотя не могу точно сказать, когда я обнаружил, что влюбился. Тебе кажется странным, — спросил он, оказавшись по ту сторону занавеси, колыхавшейся от его движений, — что кто-то влюбился в голос, читавший новости?