Кира Николаевна эхом отвечала: «Зоя Дмитриевна! Я вот считаю, если вам уж больно нравится слушать звуки своего голоса, то шли бы вы, Зоя Дмитриевна, к примеру, в туалет, да и разговаривали бы там себе — сколько влезет…»
— Юль, дай уши, пли-из. С вечера найти не могу, куда задевал, идиот… Может, у шефа забыл. Может, где в палатах. Говорю, идиот.
Юля молча протянула фонендоскоп.
— Пошел в приемник, — ИванИваныч последний раз взглянул в зеркало, — а ты разрабатывай номер. Художественной самодеятельности. Чтобы в традициях. И скромный. Я со своей стороны могу только исполнить песню «День рождения» группы «Ленинград», боюсь, только трудно будет добиться должной экспрессивности. А что? Текст соответствующий, праздничный[10]. А ты? Юлька?
— Разве что только продекламировать Хармса? В твою честь. Иван Иваныч Самовар был пузатый самовар, трехведерный самовар… в нем качался кипяток, пыхал паром кипяток, разъяренный кипяток…
Юля уронила лоб в руки.
«Что-то надо делать. Что-то надо делать, — казалось, ее мозг мог генерировать одну мысль, — что-то надо делать… что-то… надо… делать…»
от кого: watchmaker@mail.ru
кому: twins@yandex.ru
тема: Глубоко вдохни
>Так. Успокойся. Просто делай вдох, делай выдох. Больше не делай ничего. Все хорошо. Все давно прошло. Мы это пережили один раз, и все. Повтора не будет. Слышишь? Все плохо, но все — ожидаемо плохо, а значит — нестрашно. Не возвращайся в свой ад. Ишь чего удумал! Каждому по личному аду — никаких адов не хватит. Не пускаю тебя! Через час заеду, поговорим, заодно заберу Даниэля, согласен, это я не подумавши принес тебе такой сильнейший внешний раздражитель. Выпьем дома, отметим твое выздоровления, ок? Ничего никому более не объявляй, не раскачивай лодку. Сначала все обсудим. Все обсудим вместе, ок? Хорек, держись. Вдох-выдох. Гипервентиляция легких. Еду к тебе. Увидимся.
Федор не любит читать. Густые ряды строчек, жирные черные буквы, толща белесых страниц, глянец суперобложек вызывают у него тоску. Федор полагает, что у него особый вид злокачественной аллергии на все тридцать три буквы кириллицы, а про латиницу и говорить не приходится. Федор заставляет себя отвечать на электронные письма, мучаясь от зуда и сглатывая густую горькую слюну, отвлечь его может только Боб, широко улыбающийся не себе в зеркале.
* * *
Наташа не любила утро. Восходящее, нарочито яркое солнце, безжалостно высвечивающее то, что лучше бы спрятать: недостатки внешности, воспитания, образования, ремонта, уборки и интеллекта. Наташа была уверена, что люди слишком слабы, чтобы все видеть и знать. И вообще. По ее мнению, утро вообще имело право на существование постольку, поскольку ее нарядная фарфоровая тарелка наполнялась едой. Сегодня она ожидала рубленой телячьей печенки.
