Джеред пошел вверх по лестнице, оценивая ее настроение. Бросать, к счастью, тут больше нечего. Он обнял Тессу, поймав в ловушку ее руки, и приподнял так, что ее глаза оказались на уровне его глаз. Безусловный подвиг, поскольку его жена была не такой уж хрупкой. Грациозной — да. Пышногрудой — безусловно. Миниатюрной? Нет. Он прижал ее к стене, думая, что хоть это остановит ее скандальное поведение. Нет, его жена огляделась, как будто ища новое оружие.
— Прекратите! — заорал он, только этот крик прозвучал подозрительно сдавленным. Однако он обладал уникальной способностью воздействовать на Тессу. Та замерла. Джеред стиснул зубы, закрыл глаза, а потом открыл их несколько секунд спустя, чтобы обнаружить, что выражение ее лица не изменилось ни на йоту. Она все еще хмурилась, а ее губы были сжаты сурово и укоризненно, странным образом напомнив ему его старую няню, которая так же смотрела на него, когда была ужасно раздражена. Скрываемые стыд и смущение вырвались наконец на поверхность, и он понял, что испытывает все эти чувства из-за своей жены. Еще один грех в ее копилку.
— Да что с вами такое? — Вот теперь это был действительно крик. Она заморгала, словно смущенная вопросом и смотрела на него так, будто он был психом из больницы Святой Марии Вифлеемской, — взгляд, в котором смешались в равных долях жалость, раздражение и отвращение.
— Я не позволю вам касаться другой женщины, Джеред. Это то, с чем я не готова смириться.
Одна из его бровей взметнулась вверх. Он чувствовал натяжение кожи, как будто это движение было совершенно не в его власти, и, возможно, так и было, точно так же, как он странно онемел из-за ее гнева.
— Мой отец всегда был предан моей матери. Я выросла с этим чувством и другого не знаю. А ваше поведение просто невыносимо.
Она покраснела от гнева, испепеляя его злым взглядом. Ее глаза горели огнем, а губы были поджаты, и грудь поднималась с каждым возмущенным вдохом. Она была грозой, посланной, чтобы призвать его к порядку, Зевсом в женском обличье во всей своей силе и страсти. Он поймал отблеск пламени, которое снова вспыхнуло в ее глазах.
— А что до возвращения в Киттридж, то я не думаю, что будет справедливо сдавать игру до того, как она окончена. Еще не все точки расставлены.
Она что, только что обвинила его в жульничестве? Конечно, нет.
— Я не позволю манипулировать мной, жена.
— Тогда не давайте мне поводов, муж.
Что заставляет ее думать, что она может говорить с ним вот в такой манере? Какая дерзость духа заставляет ее считать себя защищенной от его гнева? Может, она просто дура? Странная мысль, и к тому же никчемная. Она раздражала его, забавляла, мучила. Она была своевольная и избалованная, очаровательная, упрямая и раздражающая. Но она не была глупа.
