Она погладила тыльной стороной ладони пылающую щеку дочери.
— Правда, я не знаю, есть ли в этом смысл, дитя мое. Просто прими на слово. Не борись, не трать понапрасну силы.
— А счастье? Как можно быть счастливой? — Тесса отвернулась и стала смотреть в окно.
— Опять-таки смирение, Тесса. Надо жить, наслаждаясь каждым днем, отыскивая лучшее в себе и для себя. И быть благодарной за любовь, когда она приходит.
— Но что делать, если человек, которого любишь, не способен ответить взаимностью?
— Я не тот человек, кого можно спрашивать о Джереде Мэндевилле. Боюсь, мой взгляд на твоего мужа несколько пристрастен.
— Он не нравится вам, да?
Елена улыбнулась, провела рукой по волосам Тессы.
— Я не терплю надменных мужчин. И признаюсь, что была очень обрадована тем хладнокровием, которое ты продемонстрировала. Но если он не нравится мне, Тесса, то это большей частью из-за боли, которую он причинил тебе. Но, в конце концов, не имеет никакого значения, что я думаю о Киттридже. Главное — твое мнение, не так ли?
— Джеред раньше ненавидел мою привычку задавать вопросы, мама, — сказала она, сопровождая свои слова дрожащей улыбкой. — До этого момента я и понятия не имела, что он чувствует на самом деле. Этакий «терра инкогнита».
Он любил свой дом, любил его историю, некоторую даже театральность его великолепия. Гордился также и тем фактом, что он представлял десятое поколение Мэндевиллов, что его родословную можно проследить до первого герцога, пожалованного дворянством за отвагу в битве.
В его доме было больше трех сотен окон, сто из них были видны с подъездной дороги, огибающей реку Най. Джеред любил ездить верхом вдоль старых дубов до изгиба дороги. Разлука с этими местами заставила его еще сильнее осознать красоту величественного здания, которое так долго принадлежало его семье.
Най катил свои воды под аркой высокой стены с бойницами, обеспечивая замок водой даже во время осады. Сохранились две орудийных башни по бокам внешнего двора, в их крепостных стенах до сих пор сохранились разбитые кирпичи и облупившийся раствор там, где Киттриджи обстреливали свои пушки во время гражданской войны. Свидетельства истории были везде, куда ни посмотри, как будто его дом сам был живым примером, монументом стойкости и упорства англичан. Киттридж-Хаус напоминал ему все лучшее и выдающееся, чем была Британия, — какая-то убежденность, вера в продолжение того, что было раньше, самодовольная уверенность в том, что как было вчера, будет здесь и завтра, и всегда. Но сейчас он не мог дождаться, когда уедет отсюда.
