Каждый день она видела поезда, слышала поезда, уезжавшие на юг, исчезавшие в туннеле. Она найдет себе какую-нибудь работу в Италии. Многого ей не нужно. Комната и обычная для тех мест зарплата. Она искала новых радостей, хотела познакомиться с новыми людьми, которые знали бы о ней только то, что она сама расскажет. А она не станет рассказывать ничего. Она не хотела вспоминать Оденсе, дом, семью. Как люди сидели и празднословили о былых временах, повторяя друг другу одни и те же истории. Она хотела идти вперед, а не назад. «Все когда-нибудь возвращаются», — сказал отец. И спросил, что привезти. «Не надо ничего. У меня все есть». — «Может, лакрицу?» — «Если хочешь». — «Ремулад?» — «Здесь все есть». — «Селедки?» Она помолчала. «Что хочешь», — сказала она, подумав, что если уж по чему и соскучилась, то, конечно, не по лакрице. Но ей не хотелось ссор. Пока ссоришься, находишься в состоянии зависимости. Независимость обретаешь только тогда, когда перестаешь просить о чем бы то ни было. Даже о том, чтобы тебя оставили в покое. «Что хочешь», — произнесла она. И добавила: «Захвати ботинки получше. Сходим куда-нибудь».
Обычно пойти прогуляться предлагал он. А Ингер отказывалась. По воскресеньям ей достаточно было телевизора, четырех стен, хотелось просто валять дурака. «Тебе нужно двигаться. Ты еще насидишься в школе». Но ей хотелось проводить бесконечные воскресенья дома. Иногда он завидовал, что она наслаждается домашним житьем-бытьем. Самому ему дома не сиделось, хотя один на улицу он ни разу не выходил.
В 12.48 Ингер еще была в ресторане. Начиная с двенадцати она непрерывно поглядывала на часы. «Разве тебе не пора?» — спросила хозяйка. До станции было не больше пяти минут ходьбы, и поезда не опаздывали. «Уже иду», — ответила Ингер. В буфете отец, разумеется, ждать не будет. Останется на перроне и даже на скамейку не присядет. Будет стоять рядом с чемоданом и пожурит ее за опоздание. Ему и в голову не придет, что она задержалась специально. Видимо, желание поссориться у нее все-таки было.
Он стоял рядом с чемоданом, хотя у него была с собой книга. Мог бы сесть на скамейку и почитать, но предпочел упрекнуть ее за опоздание. Ему нравилось упрекать. Он вечно сыпал упреками, когда волновался. Они же не виделись три месяца.
— Что такое десять минут по отношению к трем месяцам?
— Двенадцать минут.
Она обняла его. После похорон они стали обниматься. Просто так случилось. Ей нужны были эти и другие прикосновения. Рука хозяйки, дотронувшаяся до ее талии, когда они вместе работали за стойкой. Мужские руки, якобы случайно задевавшие ее, когда она подходила к столикам. И собственные руки. Но обниматься с отцом? Этого ей не хотелось. Ингер жалела его, и ей становилось неловко.
