Холодно, но вставать неохота. Что торчать посреди поля одному-одинешенькому, как километровый столб!
К длинному я не пойду, хватит с меня на сегодня, позлился. К тому же он углублен в работу, машет рукой коротышке, и тот носится с одного места на другое, так что с ним тоже не поговоришь. Вот я и лежу, костенея от холода.
Длинный поднимает голову, вытаскивает тетрадь. Борясь с ветром, перегибает ее и, заслонив полой штормовки, делает записи. К нему подходит толстяк, тут и я не выдерживаю. Встаю и иду к ним, размеренно вышагивая, будто мне нипочем колючий ветер, холод, скука, и не желая замечать, что ветер бешено треплет полы расстегнувшейся плащ-палатки. Они разговаривают о воронах.
— Буквально ходишь по ним, — возмущается коротышка.
— Не боятся.
— Голодные, что ли?
— Может быть.
— Кажется, протяни руку, и поймаешь, нет? Почему?
— Потому что они подозрительны, как некоторые люди, — подмигивая, говорит длинный.
Я не сдерживаюсь:
— Ничего удивительного.
— Почему?
Он обращается прямо ко мне и, подняв брови, ждет ответа. Я чувствую, что надо бы промолчать, и все же отвечаю:
— Потому что нельзя доверять каждому встречному и поперечному.
— Каждому встречному, безусловно.
— Вот видите!
Длинный чуть опускает брови и смеется.
— Проще отлететь в сторонку.
— Проще, — коротко бросаю я.
— И поглядывать с безопасного расстояния, не так ли?
Я запахиваю плащ-палатку, потом опять отпускаю ее полы. Толстяк переступает с ноги на ногу и смотрит то на меня, то на длинного. До него не доходит смысл словесного поединка.
Длинный видит, что я злюсь, и продолжает:
— Ворона — глупая птица.
— Неправда, не глупая. То есть…
Я сбился, но уступать не собираюсь.
— Один раз вороны даже нарушителя границы задержали. Он там, в Черной канаве, прятался…
— Где?
— Мы отводный канал зовем Черной канавой. Вон она. В общем, он там прятался, и над ним закружили вороны, они любят быть рядом с людьми. Так мы его и заметили.
Длинный слушает, а я торжествующе смотрю на него. Тут заговорил коротышка:
— А почему он прятался в Черной канаве?
— Потому что она проходит через границу, и если идти по ее руслу, то тебя трудно заметить.
— Что ж, канаву не охраняют?
— Почему, охраняют.
— Так как же тогда?
Я чуть не выболтал, что туда только ночью высылают дозор, а иной раз и тот слиняет, потому что надоест околачиваться без дела на одном месте.
Толстяк замечает, что тема мне неприятна, и смущенно краснеет. Я благодарен ему за этот румянец, и мне хочется сказать длинному: «Видите, как ведут себя тактичные люди!»
