Не его мы боялись, а тех, кто обучал нас специальности, и больше всего — того, чему они хотели нас научить.
Ну а Фаршанг боялся нас — боялся нашего страха. Ведь этот страх — наглядное свидетельство тому, что он плохо воспитывает солдат, что он стар, что нет к нему должного уважения, и Габору станет ясно, что он всего лишь дряхлый боров, место которому на бойне.
И вот не далее как вчера выяснилось: да, наш взвод: боится! Порученные Фаршангу тридцать человек беспокойно ворочаются в постелях, видят во сне собственные увечья, просыпаются от ужасающих залпов, утром бредут умываться, пошатываясь, с круглыми глазами, днем мрачно и подозрительно смотрят на преподавателей, содрогаются при виде взрывчатки и пишут домой отчаянные письма.
Вчера мы устанавливали противопехотную мину, без заряда, с одним запалом. Процедуру эту мы проделывали уже несколько месяцев подряд. Фаршанг полагал, что нам могло бы уже и надоесть. Во всяком случае, до сих пор мы выполняли задание беспрекословно. Процедура состояла в следующем: Фаршанг первым устанавливал мину, потом наступала наша очередь, один выцарапывал ее из земли, другой устанавливал снова — старшина выкликал всех по очереди.
И вот вчера, в тот самый момент, когда Фаршанг заботливо присыпал землей прямоугольную яму с миной, Гор снова принялся вопрошать:
— А земля не придавит мину сверху?
— Не нужно насыпать целую гору!
Мы, остальные, пока еще тихонько посмеивались.
— А что, если все-таки придавит!
— Тут нет заряда, только запал.
— А это не опасно?
Старшина поднялся с колен, отряхнул руки и сказал, желая нас успокоить:
— В худшем случае может оторвать пальцы.
Мы все как один немедленно уставились на его изуродованную кисть. Фаршанг раздраженно попытался исправить дело:
— Их оторвало осколком, запал здесь ни при чем!
Но в нашем упрямом молчании явственно читался страх. Тогда старшина загрохотал:
— Больше я не стану никого вызывать. Кто сам вызовется, только тот чего-то и стоит!
Мы смотрели на него молча.
— Ну! Есть добровольцы?
Никто не пошевелился.
— Ну, чего вы топчетесь?!
Лица вокруг серели на глазах.
— В чем дело?
В нем накипало раздражение.
— Вы что… боитесь?!
Кое-кто с ненавистью смотрел на него в упор. Добровольцев не нашлось.
Вот потому-то со вчерашнего дня он и пребывал в ярости.
Мы слыхали, как Габор нервно выговаривал старику:
— Чего это они? Очумели, что ли, как раз когда конец учений на носу? Ты ведь понимаешь не хуже меня, что дело не только в моем взводе! Если эта зараза распространится, нам, чего доброго, пришьют саботаж — сейчас это просто.
