Впрочем, никаких сведений об этих строениях нет и в базах данных местной полиции или даже управления домена Новая Голубая Земля. Точнее, кое о каких – есть: они отмечены как «мельница заброшенная нестандартная, имущественные права не выявлены».
Почему наш Робин Гуд догадался, что вход надо искать именно в этом невзрачном бревенчатом срубе? Он был немногословен, наш Ланселот, и с той ночи, когда он открыл мне первому свое подлинное имя, мне никогда больше не удавалось поговорить с ним наедине и достаточно долго. Правда, когда мы обсуждали эти мельницы, он обронил такую фразу:
– Оттуда несло подвальным духом. Я и подумал, что там вход.
Вам это что-нибудь объясняет?
Наверняка за сотни лет существования этих мельниц находились любопытные, готовые заглянуть в их прогнившие двери. Наверняка далеко не все удовлетворялись общим видом затхлых внутренностей мельницы. Наверняка кто-нибудь, как и мы в то утро, спускался по ветхим лестницам, отдергивал пыльный занавес и через вереницу пустых, затянутых паутиной и освещенных мертвым светом «вечных» газовых ламп комнат вступал в узкий, чуть более метра в ширину, бетонированный коридор, уходящий все дальше и дальше и сворачивающий под прямым углом примерно каждые двадцать метров: два раза направо, два раза налево. И наверняка далеко не все уходили назад после первых же поворотов – и того, после которого в коридоре стоял леденящий холод, на полу лежал снег и дыхание превращалось в изморозь, и того, где жаркий, буквально палящий ветер гонял по бетонному полу песок и утекал сверху вниз – в никуда, и даже того, где ступеньки уходили в воду и до следующего поворота приходилось шагать по колено в противном иле и тине. Далеко ли забредали эти любопытные? Что делалось с ними дальше? Не знаю.
В одном месте пришлось переступать через насквозь ржавый, лежащий на боку пулемет вроде тех, что устанавливают на танках – без станины и кабелей, но заваленный истлевшими пустыми лентами и окисленными до зелени грудами гильз. В другом – в углу, на повороте, на очередном переходе от жары к холоду громоздилась очень подозрительная груда тряпья, ни трогать, ни даже рассматривать которую не было никакого желания. В двух местах прямо посредине очередного двадцатиметрового коридора зияли ничем не прикрытые молчаливые квадратные колодцы, дна которых при тусклом голубом свете «вечных» ламп видно не было.
Сейчас, впрочем, это бесконечное шествие по узкому, душному, неприятному коридору мне представляется очень недолгим. Правда, времени с тех пор прошло много, и более поздние впечатления как бы сгладили воспоминания об этом марше. Первым шел Ланселот, за ним Дик, и за широкой спиной Дика мне опять не так уж много было видно. За мной шагал Като, а Святослав, покрытый доспехами, замыкал. Шаги наши, такие разные, гулко метались под низким бетонным потолком, и, если надо было перекинуться словом, приходилось всем останавливаться. Мы считали повороты: мы сделали их больше ста двадцати, на каждые сто метров линейного расстояния проходя сто восемьдесят по извивающемуся коридору и делая девять поворотов.
