Ее щеки горели, она казалась очень хорошенькой и совсем беззащитной.
– Ну ладно, что я натворил на этот раз? – спросил он мягко.
– Не прикидывайся невинной овечкой. Двое моих друзей были там и все видели. Ты избил безобидного черного парня.
– Ах вот оно что! Вот, значит, в чем моя вина?
– Мои друзья были там, на Сент-Маркс-сквер, и они мне все рассказали. Меньше чем через полчаса после того, как ты покинул мой дом – мою постель, ублюдок, – ты вновь взялся за старое: до полусмерти избил чернокожего, который не делал абсолютно ничего дурного.
– Не делал ничего дурного? Это не совсем так.
– Да, я знаю, он мочился на улице. Это что – серьезное преступление?
– Он не просто мочился на улице. Он мочился на женщину.
– На белую женщину?
– Какая разница, какой у нее был цвет кожи? В любом случае, она не хотела, чтобы на нее мочились. И не говори мне, что это символический политический акт: это был тупой злобный ублюдок, и он мочился на живого человека.
– И поэтому ты избил его до полусмерти!
– С чего ты взяла?
– Не пытайся это отрицать. Мои друзья все видели, а уж они-то способны безошибочно определить жестокость полиции.
– И как же они описывают случившееся?
– Ты думаешь, я ничего не понимаю? Ничто не вызывает у белого расиста большей ярости, чем вид черного пениса! Это же универсальная угроза – вы все боитесь, что у черных он более мощный, чем у вас!
– Вообще-то он не выглядел особенно мощным. Скорее наоборот: маленький и весь сморщенный от холода.
– Неважно!
– Послушай, – терпеливо сказал Том. – Тебя ведь там не было. Сама ты не видела, что произошло.
– Мои друзья видели.
– Ладно. А твои друзья видели, как он угрожал мне ножом?
Она посмотрела на него с презрением:
– Именно такого ответа я от тебя и ожидала.
– Значит, этого твои друзья не видели? Но они там были, верно? Я тоже там был. Я увидел, что происходит, и вмешался…
– По какому праву?
– Я полицейский, – ответил он, все более раздражаясь. – Я получаю деньги за то, чтобы поддерживать порядок. Можешь назвать меня представителем репрессивных органов. Пусть так. Но разве это репрессия – не позволить человеку мочиться на другого человека? Права этого мерзавца никак не нарушались – нарушались права женщины. Конституция гарантирует каждому право не быть обоссанным. Поэтому я и вмешался. Вмешался именем Конституции.
– Ты, кажется, еще и острить пытаешься по этому поводу?
– Я оттолкнул его от женщины и велел ему застегнуться и убираться к черту. Он застегнулся, однако не убрался. Вместо этого он достал нож и пошел на меня.
