Я тяжело вздохнул: уже тогда мне было известно, что Максим имеет склонность (сохранившуюся и поныне) использовать мое имя для обогащения. Принцепсы быстро к этому привыкают, и я отношусь к подобным вещам терпимо. По правде говоря, я даже рад, что мое имя помогает друзьям разбогатеть. Оривасий помог мне в этом разобраться, и я вовсе не жду, чтобы меня любили бескорыстно. Ведь и я люблю других не просто так, а за те знания, что они могут мне дать.
Раз ничто не бесплатно, всякому - его цену.
Я тут же вызвал секретаря и продиктовал письмо к Максиму с просьбой оставаться в Эфесе вплоть до особых распоряжений. Я также уведомил запиской епископа Пергамского, что желал бы в ближайшее воскресенье участвовать в богослужении в качестве чтеца.
- Ну и лицемер, - вырвалось у Оривасия, едва за секретарем закрылась дверь.
- Лучше быть живым лицемером, чем мертвым… э-э?… - Мне часто бывает трудно закончить афоризмы, точнее говоря, я начинаю их, не продумав до конца, - дурная привычка.
- Мертвым чтецом. Я слышал, Галл находится под большим влиянием Аэция. Это правда?
- Да, об этом поговаривают, к тому же Аэций его исповедник. Но кто в силах влиять на моего брата? - Я невольно понизил голос до шепота, так как Галл, страшась измены, стал не менее подозрителен, чем Констанций, и наводнил Антиохию шпионами.
В том, что Галл так переменился, я виню его жену Констанцию. Она была истинной сестрой своего венценосного брата и считала, что плести заговоры свойственно человеческой натуре. Мне не довелось видеть эту прославленную даму, но говорят, она была не менее жестока, чем Галл, однако во много раз умнее. К тому же Констанция была на редкость честолюбива, чего не скажешь о Галле. Ему вполне хватало титула цезаря Востока, но она желала, чтобы он обязательно стал императором, и для осуществления этого замыслила убийство родного брата. Ну а Галл… Столько лет прошло, а у меня все еще не поднимается рука написать о времени его правления.
Приск: Зато у меня поднимается, а у тебя, Либаний, - тем более! Ведь ты жил тогда в Антиохии и своими глазами видел, как правил этот звереныш.
Любопытно, что Юлиан избегал разговоров о Галле и со мной, и с другими приближенными. У меня была на этот счет своя точка зрения, и записки Юлиана ее лишний раз подтверждают: мне представляется, что Юлиан просто-напросто питал к своему брату противоестественную страсть. Он постоянно восхищается красотой Галла, и в то же время чувствуется, что это для Юлиана болезненная тема. Все это очень напоминает переживания отвергнутого влюбленного. Даже то, что для всех абсолютно очевидно, - врожденная жестокость Галла - Юлиану представляется чем-то мистическим. Он был просто наивен, и я не перестаю находить этому подтверждения. (Опять я повторяюсь; прости, что поделаешь - старость не радость!)
