Довольно скоро она снизошла до того, чтобы принять нас в свою семью, затем последовал период обучения. Нам ясно указали, в какое время положено подавать обед и какой из углов кровати должен оставаться свободным, чтобы в четыре утра, вернувшись с охоты или дискотеки, она могла устроиться там, уютно свернувшись в клубочек; разумеется, по утрам нам полагалось вставать очень осторожно, чтобы не побеспокоить ту, чей день начинался после одиннадцати. Летучая Мышь, со своей стороны, запомнила звук мотора нашего старенького «Рено-5», причем удаляющийся шум не вызывал ее интереса, это означало отъезд кого-то из членов семьи, зато, услыхав шум приближающегося автомобиля, кошка занимала позицию на стене и сопровождала прибывшего на кухню, дабы лично проинспектировать результаты охоты на рынке или в супермаркете, а заодно и перекусить.
Через три месяца мы привыкли друг к другу. Вернее, Летучая Мышь решила, что достаточно хорошо натренировала нас и может теперь чаще отлучаться по делам. Куда она уходила, мы так и не узнали. Дом стоял на отшибе, все дороги более или менее просматривались, и за соседским свинарником, окруженным высокими деревьями, начинались огороженные стенами пустыри с заросшими кустарником развалинами — там можно было найти ягоды. Мы видели, как кошка удаляется в сторону свинарника, всем своим видом показывая, что не нуждается в сопровождении. Казалось бы, не стоило чересчур беспокоиться и о том, как она перенесет долгую разлуку («она прекрасно обходится без нас»), но у нас это плохо получалось. У меня есть дом в Голландии, но большую часть года я путешествую и не мог бы брать Летучую Мышь с собою в Японию или Австралию. Кроме того, здесь — ее собственная территория, охотничьи угодья, жилье; город просто убьет ее. И все-таки мы чувствовали себя виноватыми. Как она выживет без нас восемь или девять месяцев? Мы получили ее совсем малышкой (вместе с придуманным ДжонДжоном дурацким именем Миссис Уилкинс, от которого немедленно отказались). Да, это был ее мир, но оставлять кошку совсем одну на девять месяцев казалось нам едва ли не предательством. Она удивленно оглядела две сотни банок «Вискаса», прибывших в дом в конце сентября, но ничего не сказала, даже не спросила, что мы собираемся делать здесь целую зиму, когда начнутся шторма и соленый ветер погонит над островом проливные дожди. Мы договорились с Марией, жившей напротив, что она будет кормить кошку каждый день, но как пойдут дела, никто из нас (даже Летучая Мышь) пока не знал. В день отъезда мы волновались ужасно, но Летучая Мышь избавила нас от чрезмерных потрясений: она просто исчезла. Мы представляли себе, как она возвратится домой в четыре утра и никого там не найдет, никто не угостит ее свежей рыбкой с рынка, и по вечерам ей не к кому будет спрыгивать со стены, в точности подгадав время, когда садятся обедать. Мы никогда не узнаем, как Летучей Мыши удалось приспособиться к череде разочарований. Время от времени мы звонили Марии из какой-нибудь далекой страны и спрашивали, как поживает
