— А теперь че? — тихо спросила, не отрывая от Федора глаз.
— А теперь про тебя задумал... Давай айда ко мне! А на народ не гляди, мало ли болтунов. Зато как заживем! Подтверди, Василей, — он с надеждой взглянул на меня, и мне ничего не оставалось, как сказать: «Заживете, конечно».
Нюра ноготком по скатертке скребнула, скатерть скрипнула, и вот уж вижу прямо перед собой ее злые, мстительные глаза.
— Ох, не ожидала, зато долго нянчилась. Ох, сынок ты мой дорогой. А куда же вы Ванечку дели? Куда ж вы его отправили?
— Он без нас отправлен! — отрубил Федор и опять весь скрылся в дыму.
— Как это отправлен! Как это таким голосом? Я вот где его ношу! — она постучала по груди кулачком, и в заблестевших исступленных глазах встали слезы.
Но Федор их не видел. Смотрел в стол. И вдруг приподнялся на кулаках и крикнул громко, надрывно:
— Ты че обвенчалась с ним? На кой шут тебе мертвяк-то?
Нюра щеку обмахнула ладонью, и показалось мне — успокоилась сразу.
— А вы, Федор Петрович, во мне не ковыряйтесь, — сказала тихо и поднялась со стула. — Пойдем, Васяня. Мало погостили, да много повидали. Поняли мы вас, Федор Петрович. Вон куда винцо повело.
— Поняли, да не шибко. Я тебя к жизни склоняю, а ты на тот свет смотришь. Эх, Нюрка, Нюрка...
— Хватит, не ковыряйтесь!
— А кто он тебе был: жених ли парень?! — вскипел Федор и тоже встал в полный рост.
— Я вам не подотчетна.
— Да не дури, девка. Тебе дом предлагают, хозяйство, а ты хвостом мелешь!
— Вот чё, Федор Петрович, не шумите!
— Надо ж, расписна цаца. Давно ли куски собирала? Не пригрел бы, теперь бы возле женишка была.
У Нюры щека задергалась, и на шее отчетливо билась жила, — и не сдержалась:
— Уйди прочь! Прочь! Опога-а-анил! — завизжала по-бабьи, как молодая, и схватила меня за руку. — Не отставай от меня!
— Вались, покормушка. Кусошница-а! — завопил сзади Федор и пьяно застучал кулаками. Нюра повисла у меня на локте, захныкала. И теперь уже я сам схватил ее за плечо, прижал к себе и почти вынес в ограду. Сзади опять орал Федор, Мы побежали, я ее в спину подталкивал, она всхлипывала и запиналась. А тут еще на нас собаки залаяли — не узнали. В переулке Нюра совсем повисла на мне, и голос вышел слабый, больной:
— Поддержи немного. Голова сильно кружится. Поддержи свою няньку-кусошницу, — и опять градом слезы. Из окошек заметили нас, и как только мы оглядывались на окна — занавески задергивались.
— Пойдем, сынок, теперь на кладбище. Где там Коля-то лежит, Ванечкин брат? Возле него отдохнем...
