К нам не приходит никто.
У нас теперь есть сестра. И когда мы выйдем из больницы, нас с братом отдадут в интернат, где в вестибюле мы разминемся с белым Сталиным, которого, подложив под двери доски, будут вытаскивать ногами вперед...
Из польских вещей у нас только ортопедические ботинки - на шнурках и с вкладными подошвами от плоскостопия. Под выемкой ступни две бусинки, которые заставляют ее выгибать. Летом в этих ботинках жарко. А зимой на нас фетровые сапожки, обшитые кожей и с шнурками на крючках. Отец прислал мне вязаный жилет. На нем вышита лиса и слово "Ле Ренар", ворона с сыром и слово "Ле Корбо". "Это по-французски", - говорит мать и переводит мне жилет.
Посылки приходят часто, целыми чемоданами. В них только детские вещи. Однажды мать находит туфли на высоком каблуке. Потом рассказывает раздраженно разным людям, что туфли оказались 40-го размера. На нас все красивое, французское, а на матери черное пальто с бурым мехом внутри. Медвежьим. Когда мать ходит, пальто не двигается. Она в нем, как в будке. Она ненавидит свое пальто.
В 17, во Франции, я тайно прочитываю кипу ее писем из Варшавы. Только о детях - рассказы о них и просьбы для них. О себе отцу ни слова. Ничего личного. Оно прошло, в словах не воплотишь. Но я помню, как все те семь лет изгнания в Польшу над ванной попеременно сохла одна и та же пара трусов шелковых и с кружевами. Одни белые, другие абрикосовые.
Может быть, поэтому я говорю не умолкая. А когда не с кем, то пишу в этой вечной тетради с Бульмиша*...
* Бульвар Сен-Мишель в Париже.
* * *
- Прости. Ждал карту.
- Пришла?
- Не мне...
Уже солнце, когда, вернувшись, Александр срывает рубашку и отпадает на матрас. Он долго добирался "зайцем" после ночи в МГУ, где за игрой в покер пытался превратить последний рубль в прожиточный минимум до конца визы.
- Зато мне повезет в любви.
- Ты думаешь?
- Надеюсь.
- Сегодня вряд ли.
- Что ж, - закрываются глаза. - Проигран бой, но не война...
Черное стекло, золотые буквы:
Комитет по делам религий
при Совете министров СССР
Дальше за этой конторой, куда адресовал знакомый покерист, была забегаловка - стоячая. Выбора не было, только сливовый сок. Трехлитровую банку держали в холодильнике, стаканы покрылись испариной.
- К-комитет, - сказал он... - К Зверю в брюхо.
- Не надо, - сказала она.
- А как тогда?
- Как-нибудь.
- Чего уж там. С рождения проглочен... Жди.
Он вышел на солнце.
За тяжелыми дверьми налево, на откидных стульях, ходоки - священник православный, пастор из Прибалтики и мулла в чалме.
