— Ну и черт с ними, — говорю я. — Банда гнусных извращенок. Если все они такие, как Мэри Джексон — собрать их да преподнести ему в подарок.
— А операции… Вы не забыли об операциях, Рок?
— Но ведь он утверждает, что это его секретари воспользовались ситуацией, разве нет? Это ведь братья Петросян, не так ли?
— Это недопустимо, — говорит Майк. — Нельзя позволить кому бы то ни было повелевать человеческой природой таким вот образом.
— А вы предпочитаете, чтобы этим занималась банда развращенных политиканов? — говорю я. — Да, действительно, они хотят уничтожить всех уродов.
Но ведь мы — то с вами все же принадлежим к другой категории. Так в чем же дело?
— Я не согласен с вашим доводом, — продолжаю я. — Во — первых, мы не такие уж мудаки, а всего лишь целомудренные парни, что весьма похвально. А что касается остальных, то я предпочитаю набить им морду.
— Я тоже, — кивает Майк. — Только если я скажу об этом Энди Сигмену, он будет часами орать на меня и доказывать, что я свихнулся Поэтому я останусь верен клятве тайного агента Уберемся отсюда, отчитаемся и предоставим Энди во всем разобраться.
— Согласен, — говорю я. — Сматываемся. Но как?
— Откроем дверь, — предлагает Майк, — и удерем.
— И встретим папашу Шутца, который побежит за нами с автоматом Нет, так не пойдет.
— Почему же нет? — говорит Майк. — Все это ерунда. Он наверняка работает у себя в кабинете.
— Ну тогда пошли.
Мы разом встаем. Мэри остается лежать. Она облегченно вздыхает и засыпает. Ей не мешало бы хорошенько вымыться и причесаться.
Майк идет к двери и выглядывает в коридор.
— Никого, — говорит он. — Можно двигать.
Он выходит, я следом. Мы делаем несколько шагов. Кругом тишина и покой. Где же лестница?
— Это здесь, — уверенно говорит Майк.
Если бы с нами был его пес, все пошло бы как по маслу. Это место нагоняет на меня тоску. Вот и лестница. Очень просто. Но наверху все заперто.
Проще и быть не может.
XXVIII. Шутц отправляется на каникулы
Мы пробуем открыть дверь. С четвертого раза она поддается. Мы стараемся шуметь как можно меньше, но сил у нас остается маловато. К тому же это очень утомительно — не создавать шума.
За первой дверью, естественно, следует вторая…
— Осточертело, — говорю я. Я кричу. Я хочу кричать. Вопить. Орать во все горло. — Уауауауа!..
Я издаю пронзительный вопль, который и самому Тарзану не снился, и от этого чувствую себя намного лучше. Большой зал, в котором мы находимся, зловеще усиливает звук.
— Вы с ума сошли, — говорит Майк. — Воплями дело не поправишь.
