Австриец Гуго фон Гофмансталь говорил то же самое сто лет спустя, сравнивая немцев с французами. Французская литература, говорил он, отличается ясностью изложения, приятной трезвостью и дисциплинированным мышлением. Французское мышление всегда прямо связано с реальностью; нет ничего в реальности политической жизни нации, что не нашло бы своего выражения в литературе. Этого нельзя сказать о Германии. У немцев отсутствует духовная традиция; то, что когда-то было достигнуто в литературе, уже не работает, ибо в общественной жизни Германии невозможно найти следов влияния Гете. Немецкая литература создавалась исключительно титанами не от мира сего, изгоями, драмы которых набиты их собственным эго, романы «открывают космические таинства» и больше похожи на волшебные сказки, теогонию и исповедь, упрятанные под одну обложку. Немецкая наука исполнена высокомерия и тоже оторвана от жизни. Не она служит людям, а люди служат ей. В глазах латинских народов немцы всегда были непроходимыми тугодумами. Гофмансталь говорил об ожидаемых переменах, надеясь, что жизнь станет духом, а дух – жизнью. Но когда он в 1927 году говорил это, выступая в Мюнхенском университете, миллионы немцев уже с восторгом приветствовали Гитлера.
Фихте сказал немцам, что только они знают, что значит в духовном плане «настоящая серьезность», в то время как остальные увлеклись гениальной, но бесцельной игрой. Один из многочисленных последователей Фихте, Фриц Блей, писал в 1897 году: «Нет сомнения, что мы – лучшие в мире солдаты и что мы сохранили европейскую культуру. Мы – самая одаренная нация во всех областях науки и искусства! Мы – лучшие моряки и даже лучшие купцы. Самоуничижением нашей народности мы позволили Франции, Риму, Англии, славянам и гуннам опорочить германский дух. Разве вы не видите, что все несчастья нашей истории – это результат нашей фатальной любви к космополитическим химерам, нашей аскезы, приверженности международному социализму и космополитизму?»
Томас Манн возражает против этой мании величия в романе «Доктор Фаустус», в истории немецкой гордыни, за которой последовало унижение: «Величайшее немецкое суеверие – это мысль о том, что за пределами Германии существует лишь красивый танец, а все серьезное творится только внутри Германии». Ганс Гримм, немецкий безумец номер один, утверждает, что гитлеровская идея расы господ, нордической крови и ее возрождения имели такое же значение и тот же смысл, что и идеи Фихте, выраженные им в обращении к немецкой нации. В этом Гримм совершенно прав. В Третьем рейхе Фихте восхваляли за то, что он назвал немецкий народ Urvolk, за то, что он рассуждал об истории с расовой точки зрения, и за то, что изобрел термин «народный» (völkisch). «Экономика закрытого государства» импонировала гитлеровцам, потому что Фихте назвал автаркическое государство идеальным, ибо только оно может обеспечить «настоящий порядок». Люди, находящие такой порядок «утомительным, подавляющим, педантичным», должны эмигрировать, и государство, по мнению Фихте, ничего от этого не потеряет. Такое экономически закрытое государство сохранит особый образ жизни, учреждения и нравственность нации и очень скоро достигнет высочайшей степени национального достоинства. Это будет совершенно другая, новая нация.
