Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман | страница 13



— Отец стремился к тому, чтобы я быстро sistemato, освоился, хорошо устроился, нашел работу, выбрал обеспеченный и безопасный жизненный путь и пошел по нему, покорный долгу. Я рано научился хотеть того же, чего хотел он. И со временем на мои глаза слой за слоем легла еле проницаемая для белого света повязка, сквозь которую не проникнуть мечте.

— Подожди, — я судорожно листала страницы, пытаясь найти значение слова «cerotti» — повязка на глаза.

— Так что произошло с глазами? Почему они были завязаны? — пыталась выяснить я.

— Non letteralmente. Не буквально, — ревел он.

Мой герой нетерпелив.

Я — дура, которая, после двенадцати часов проживания с итальянцем, не успевает следовать за полетом его фантазии. Он добавлял третье измерение, чтобы втолковать мне. Он возвышался посреди кухни. Рывком подтянув носки до морщинистых коленок, поправив халат, он обертывал кухонное полотенце вокруг глаз, выглядывая через край. Незнакомец добавил к скорости и звуку театральное мастерство. Можно было не сомневаться. Итак, он продолжал:

— И через какое-то время вес повязки, непроницаемость ее для эмоций, стали привычными и едва замечались. Иногда я выглядывал как бы искоса, всматривался сквозь дымку, чтобы понять, могу ли мельком увидеть старые мечты в реальном свете. Иногда мне казалось, я что-то такое видел. Но проще было жить с завязанными глазами. По крайней мере, до сих пор. — Голос его тих. Представление закончено.

Да, такие персонажи не пользуются успехом у дам, если дама, конечно, не Тэсс из рода д’Эбервиллей или не Анна Каренина. Или, возможно, не Эдит Пиаф. Сколько же в нем глубокой тоски! И эти постоянные мысли о времени…

Когда я спросила его, почему он сорвался так быстро, не дрогнув перед перспективой пересечь океан, Фернандо ответил, что устал от ожидания.

— Как устал? Ты примчался сюда через два дня после того, как я сама вернулась, — напомнила я.

— Нет. Я слишком долго ждал. Я чувствую, как время течет сквозь пальцы. Жизнь — это conto, счет, — заговорил в нем банкир. — Количество дней, отпущенных нам, доподлинно не известно, и один драгоценнее другого. Их не сдашь на депозит.

Эта аллегория давала блестящую возможность разобраться, от чего отталкивается в своих рассуждениях мой герой.

— Я много дней потратил на сон. Один за другим, я просто переживал их, и они проходили. Это довольно обычное явление, если ты один, просто находишь себе безопасную нору и прячешься в ней. Каждый раз, когда бы я ни задумывался о сути бытия, что мне интересно, что я чувствую, чего хочу, ничто не задевало меня глубоко, не становилось важным, не имело значения больше, чем что-нибудь еще. Я был ленив. Жизнь катилась мимо, а я волочил ноги, всегда на два шага позади. Fatalita, судьба. Легко. Никакого риска. Все ошибки — чужие, заслуги — тоже. Больше я не намерен ждать, — повторил он.