Их взгляды встретились.
— Что вы хотите сказать? — прошептала Анна. — Ваша мать ничего не знала! Она не могла знать! Или… знала?
Марк имел в виду совсем другое, и неожиданный вопрос Анны заставил его задуматься.
До сих пор он склонялся к мысли, что мама ничего не знала о многолетнем романе мужа, а теперь и не узнает. Если бы она узнала, что обожаемый Оливер имеет любовницу, сердце ее было бы разбито.
Но сейчас он подумал: а что, если Она все-таки знала? Не от этого ли ее страшные мигрени? Не потому ли он часто видел ее печальной и встревоженной?
Нет-нет, тут что-то не сходится. Отец познакомился с Розмари, когда Марку было лет двенадцать. А мигрени у мамы были, сколько он себя помнит. Она бывала иногда в подавленном настроении, но ведь у каждого в жизни бывают черные дни, разве не так? Нельзя быть счастливым каждую минуту!
Воображение играет с ним злую шутку.
— Знаете, — поспешно сказала Анна, — моя мама совершенно уверена, что ваша мать не могла ничего знать. У меня не было никаких оснований думать иначе. Просто ваша странная фраза… Вы сказали, что моя мать не единственная, кто страдал, и я подумала… а кто еще это мог быть?
Она пожала плечами и виновато улыбнулась.
— Не волнуйтесь. Я тоже уверен, что мама ничего не знала. Я имел в виду не свою мать, Анна. Я говорил о вас. Вам мой отец тоже принес много горя.
Анна смотрела на него, не веря своим глазам.
— Что ж, у папы не будет случая попросить у вас прощения, Анна. Позвольте сделать это за него. Я думаю, он не хотел обидеть вас. Он ведь очень любил детей. Но в то же время он сделал вам больно, и мне за него очень стыдно.
Как странно все повернулось! Все эти двадцать лет мама и Оливер были заняты лишь своими переживаниями, никому не было дела до того, что чувствует заброшенная девочка. И вот совершенно чужой и еще недавно неприятный ей человек отнесся к ней с пониманием и сочувствием. У нее задрожал подбородок, затряслись руки. Она поспешно потянулась, чтобы поставить чашку на стол, но все равно расплескала кофе на юбку. Тут нервы ее сдали, и она разрыдалась.
Марк сделал первое, что пришло ему в голову: наклонился к Анне и забрал чашку из дрожащих пальцев. Чтобы поставить чашку на стол, ему пришлось тянуться, перегнувшись через колени Анны. В этом движении не было ни намека на сексуальность. Он был джентльмен, а джентльмен всегда бросается на помощь даме, даже если она всего лишь пролила кофе.
Но, когда он выпрямился, оказалось, что они сидят очень близко друг к другу и он касается бедром ее ноги, а ее вздрагивающие от слез плечи — прямо у его груди. Она повернулась к нему и спрятала заплаканное лицо на груди человека, который был добр к ней, который понял ее детские обиды, который хотел утешить ее.
