Бина резко повернулась, словно эти слова подстегнули ее. Мгновение она смотрела на него, потом, повинуясь безотчетному порыву, бросилась к нему.
— Пожалуйста… пожалуйста! — воскликнула она. — Не отсылайте меня… прочь! Позвольте мне… остаться с вами… я не стану вам надоедать… никто даже не узнает… кто я такая… я могу быть горничной… или кем-нибудь еще… только позвольте мне остаться!
В глазах герцога она увидела выражение, которого не смогла понять. Потом, почувствовав, что он сейчас ответит ей отказом, Бина резко отвернулась, чтобы он не увидел ее слез, и снова отошла к окну.
Она с трудом сдерживала рыдания, боясь потерять контроль над собой и броситься к его ногам. Она даже не заметила, как он подошел к ней. Внезапно совсем близко от нее раздался его голос.
— Моя глупенькая, взбалмошная, обожаемая жена! — сказал он таким тоном, которого прежде она никогда не слышала. — Неужели ты и в самом деле считаешь, что из тебя выйдет хорошая горничная? — Он взял ее за плечи и нежно повернул к себе лицом.
Она попыталась взглянуть на него сквозь застилавшие ей глаза слезы, но он крепко прижал ее к себе, так что она едва могла дышать, и приник губами к ее губам.
В первую секунду Бина была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать что-либо. Но потом в ней вспыхнуло пламя, которое охватило ее с таким неистовством, что ей казалось, будто она тает у него в руках.
Она не верила, что можно испытать такое блаженство, такой упоительный восторг и не умереть от переполнявших ее чувств.
Он поднял голову, и Бина, не в силах прийти в себя, бессвязно пробормотала:
— Я никогда не предполагала… что ты будешь целовать меня… так.
— Буду! — ответил герцог и принялся целовать ее более требовательно, более настойчиво.
Все закружилось у нее перед глазами. Бине казалось, что пол уходит у нее из-под ног.
«Виконт был прав, — подумала она, — огонь в его душе не угас совсем, и теперь он снова разгорелся».
Но потом поцелуи герцога прогнали прочь все мысли, и Бина почувствовала, что больше не принадлежит себе, что отныне они одно целое.
* * *
Внизу в холле старые настенные часы пробили два раза. А наверху из глубины большой кровати послышался мягкий, нежный голос:
— Когда ты впервые понял, что любишь меня?
Герцог крепче прижал ее к себе.
— Я влюбился в крохотную, замерзшую ножку и в слезу, которая упала мне на руку, когда я пытался согреть ее, — ответил герцог.
— В мою ножку! — воскликнула Бина. — Я надеялась, ты скажешь, что тебя потрясла моя неземная красота!
