Среди девочек безусловным лидером была Наташа Гончарова. Странное совпадение. Она и похожа была на ту Гончарову, которую одни вот уже сотню лет чернили, другие возводили в идеал. Но если в обаянии пушкинской Натали современники находили «романтизм», то красота моей ученицы казалась скорее античной, а временами и вовсе надменной, в особенности если рядом оказывался предмет, достойный её вниманья. Чуть ли не половина старшеклассников школы «бегала» за Наташей. Я знал и трагически влюблённых. Наташа была неприступна.
Стана Феодориди могла бы составить конкуренцию Гончаровой. За счёт своей живости, лёгкого права и бесшабашности, свойственной людям южного происхожденья. Она была невелика ростом, смугла и очень хороша, когда во время живого спора у неё разгорались щёки. Но конкуренция отпадала, так как Наташа и Стана были связаны той нежной девичьей дружбой, когда негласная «конвенция» исключает пересечение интересов.
Разделения у девочек не было, все они тянулись к Наташе и Стане. И тихая Оля Круглова, и вспыльчивая Аня Струкова. Толстая покорная Иванова, сидевшая на одной парте с Верой Фридман, списывала тем не менее у Станы, вернее, та умудрялась передавать ей шпаргалки с соседней парты. Правда, двойняшки Орловские держались особняком, методично похрустывая принесёнными из дома сухариками. Но это двойняшки…
Кого-то я напрочь забыл. Были, были ещё ученицы. Вот там, на последней парте. И, кажется, смотрят на меня из далёких лет, и что-то шепчут, кивают. Нет, не припомню…
Но как описать тебя? Сказать, что ты хороша? Не решаюсь. Линии чистые, безусловно. Недовершённость? Да, и большая. Младенческая угловатость. Матовая бледность лица, нежного, тонкого. Прямые волосы до школьного воротничка. Глаза? Цвета Балтийского моря в ненастный день. Топкие серые брови дугами. Веки немного приспущены, отчего взгляд слегка отрешённый. Но когда они поднимаются, как в тот первый день, в серо-синих глазах возгорается искра и вольтовой дугой перелетает в тебя. Что ещё? Полные нежные губы. Розовые. Пастельного тона. Удивительная грация тонкого, ещё не сложившегося тела. То там, то здесь выступают не омягчённые плотью углы, но любое движенье непостижимо соединяет их в плавную линию. Удивительная пластика рук. Узкая кисть, длинные пальцы. Лёжа на парте, подпирая щёку или сжимая мел, они всегда занимают балетную позу. Это можно сказать и о теле, но не в прямом смысле, не в образе полотен Дега, а другом, глубинном, хотя бы смысле того изящества, которым веет от самого слова «балет».
