Глядя на несчастного мерзавца, извивающегося в расползающейся луже, точно гусеница, Фудзино со всхлипом втянула воздух. Она ненавидела себя за то, что натворила… но ведь она пришла к нему, заранее готовая к тому, что случится. Задушив жалость в своем сердце. По тому, как вел себя бармен, она сразу же поняла, что он не знал о том, что случилось в заброшенном подвальном баре. Но он бы обязательно узнал, стоило ему поинтересоваться. И тогда, тогда он сразу бы заподозрил Фудзино, разыскивающую последнего уцелевшего парня из той шайки – Кейту. Кроме того, она сразу же почувствовала жестокую похоть и хитрость, звучавшие в словах этого человека. Он собирался воспользоваться ей, с самого начала. Поэтому она не будет жалеть его. Это тоже месть, пусть и не прямая. Месть Асагами Фудзино тем, кто насиловал и издевался над ней.
Теперь ее способность к насилию неизмеримо превышала то, что могли сотворить все эти подонки.
– Мне очень жаль… но я должна.
Оставшаяся левая нога мужчины мгновенно скрутилась и оторвалась, заставив последние остатки жизни покинуть изуродованное тело. Теперь она знала, что чувствует жертва. Теперь она понимала, что такое боль – понятие, незнакомое ей до сих пор. Как именно люди реагируют на боль, что они чувствуют – все это раньше было загадкой для Фудзино. Но не теперь. Испытав настоящую боль, слившись с жгучим огнем, терзающим изнутри ее собственное тело, она познала, что такое настоящее сострадание. Ее переполняло сочувствие и понимание – она от всего сердца жалела этого человека. И это понимание, единство чувств, единство боли наполняло ее счастьем. Ведь чувствовать боль – это значит быть живым.
– Наконец-то… наконец-то я могу быть нормальной.
«Но так ли это? Боль, которую чувствую я, боль других людей – они похожи. Теперь, когда я сама могу причинять страдания, когда я вижу увечья, созданные моей волей, Асагами Фудзино стала такой же, как другие люди? Или даже выше их, ведь я могу причинить намного больше боли, чем они? Тогда, чтобы по-настоящему жить – просто жить, ощущая биение потока существования – мне нужно выпустить на волю уродливое, страшное существо, прячущееся во мне? Ту часть меня, которая не может насладиться бытием, не пресекая иных жизней, не совершая чудовищных жестокостей»?
– Мама, мама, мама… как я могла натворить такое? Неужели я такая мерзкая?
Режущая боль в животе становилась нестерпимой. Сердце рвалось из груди, ее пробирала крупная дрожь.
