Одиночество волка | страница 19



Ничего не поймет бедный старик. Вот уж действительно долго доходит. Пялит глаза, глядит то на нее, то на него... Эх, старикаша! Забыл молодость, забыл, что такое любовь. Неужели раньше ни о чем не догадывался? Ну-у даешь! Пошел бы да погулял... А Лексей-то себе на уме. Ему уходить, вишь, надо! Что-то с Машей шепчутся за занавесочкой, что-то спорят, о чем?

Теперь Леха рвался к городку Козла. Во что бы то ни стало Леха должен выиграть время. Он должен всех перехитрить. И _т_е_х_, и _э_т_и_х_. Он должен быть выше их, умнее, ловчее. Козел и глазом не моргнет, как очутится под Лехиным сапогом...

Он добежал к Карасаваю. На речке покачивался и уплывал к океану рыхлый лед, снежура, сало, обломки заберегов. Шуга уже была густой. В нерешительности остановился. Непроходимый дурак решился бы махнуть тут. Ну а что делать? Не идти в обход, к океану? Да и где ты и там найдешь этот переход? Но у него теперь в душе было после удачи в доме М. - Маши неприятие невозможного. Он ухмыльнулся и пришедшей на ум мысли насчет непротивлению злу. Это на руку эксплуататорам и насильникам из господствующего класса! Если зло Козла не гибнет, то это как раз на руку сегодняшнему этому эксплуататорскому классу! Но от его воли все теперь зависимо, и это главное.

Прочь кирзовые сапоги, черную рубаху и синюю фуфайку. Ка-а-азел! Шапку в зубы, в руку все остальное - Ка-а-зеллл! Бры-бры-бры!

Мороз-то, мороз! Властвовал. Ворот рубахи потом сразу стал колом. Руки, как крюки. Ну держись! Невесомо уже на том берегу опадала хвоя, она устилала землю. В межрядьях лиственниц холод стоял до самых верхушек деревьев. Никак нельзя попасть в штанину. Попасть надо!

По-ошеллл! Озеро вдруг. По сухой, в белом, морозном пуху траве, по березовому с блеклыми листьями молодняку, по замшелым с боков кедрачам поплыл томительный новый звук. В дальнем конце озера звук помер...

Спешно выйдя на стежку - она опускалась к дубеющей воде выбеленной инеем полоской, - приостановился. Навалилась такая дикая оглохлая тишина, что его невольная остановка прозвучала окрест гулким шлепком. Тш-ш! пронесся вдаль последний шорох шага, и шорох этот долго еще летел, умертвляясь вдалеке. Леха испуганно поворотился туда, где шорох, наконец, остыл, будто застудившись. И снова взрывом, расплескиваясь, как вода на берегу моря, покатился звук этого его движения.

Трусливо присел, стараясь не задевать самого себя.

Тихо и чисто было вокруг. Чистые леса, чистое озеро, чистый снег вполнеба. "Я должен добежать!"