Он, видимо, понял, что я притворяюсь, а не подозреваю его, гневно выдавил из себя:
- Да моя старая дура... Прямо по телефону... Соседке! А соседку замели! Нашу соседку.
- Какую соседку? - Я уже не юлил и не подозревал. Я просто вспомнил о словах Шмаринова - "считай, вышка для всех нас".
Прудкогляд не заметил во мне перемен - страх, видно, бродил на моем лице. Он махнул рукой осуждающе:
- Да все они, дуры, набросились на нее, когда она приехала...
- На кого они набросились? - Я уже хотел все понять.
- Да на жену коменданта, - сузил глаза редактор. - Ну ты же был там... У Мамчура... СМЕРШ туда пока перебрался. А в СМЕРШе разместится, он оглянулся, - разместится... - Тут же замахал рукой. - Я не знаю, кто разместится... А моя дура-певица - все по телефону! А телефон сейчас, не будем наивны, прослушивается.
Я хотел что-то сказать, но тут без стука вошел Железновский.
- Вы готовы? - обратился он ко мне, даже не взглянув на Прудкогляда.
Мой редактор, не зная, кто перед ним, всегда привык меня выручать при нагрузках со стороны штаба и политотдела, и в этот раз бросился в защиту, пискляво возразил майору, что идет печатание газеты (так он всегда выражался, отдавая этим самым дань священному процессу рождения очередного номера), и что никто не имеет права брать меня куда-то, это немыслимо!
Железновский только теперь увидел одинакового с ним по званию офицера, он удивленно повернулся ко мне и спросил:
- Ты что, не доложил?
Я пожал плечами.
- Он вам не доложил? - Железновский уже глядел на Прудкогляда.
- Но у нас газета, товарищ майор! - Прудкогляд все выглядел петухом.
- А у нас - задание, - четко отрезал Железновский. - Товарищ майор, наша система не уговаривает, а приказывает!
Прудкогляд нервно повернулся, пошел к своему месту:
- Простите, я еще не видел вас. И не представлял!
Более нервно редактор стал искать кисет, трубка в руке у него подрагивала. Он несколько раз хмыкнул.
- Но газета, газета... - Прудкогляд подергивал правым плечом, найдя кисет и набивая в трубку табак.
- Я забираю вашего секретаря. - Железновский, видно, оценил протест Прудкогляда, но не сжалился над ним. - И - баста! - отрубил. - И никому ни слова, майор! Вы поняли?!
Прудкогляд затянулся на все шнурки, его рябое лицо выражало протест, глаза сузились, однако он вдруг забормотал, не стесняясь меня:
- Простите! Ради бога, простите! - И после жалкой паузы, закашлявшись, добавил: - Конечно, забирайте! Конечно!
