Черная Молния тряхнул головой, как бы признавая право своего хозяина, незлобно фыркнул, и полностью отдался в руки Мартина.
— Я знаю, ты ненавидишь клетку, — приговаривал Мартин. — Я тоже не терплю ее. Но тебе надо было отдохнуть после нашей ночной прогулки. Пошли.
Мартин вывел относительно успокоившегося жеребца в поле и отпустил поводья. Когда он задвинул засов на воротах, отделяющих загон для выпаса лошадей от двора конюшни, Рената подошла к нему.
— Фантастический красавец, — сказала она, глядя на жеребца, который, получив долгожданную свободу, носился по полю, радостно вскидывая задние ноги.
— Чистокровный арабский Скакун, — ответил Мартин, наблюдая за своим любимцем. — Моя слабость.
Радостное возбуждение лошади передалось и ему. Он тоже мог почувствовать себя свободным. Мог отпустить тормоза, если бы захотел, сломать все ограничения, которых он придерживался многие годы, и отдаться своим порывам. Как Рената.
Мартин скосил на нее глаза. Ветер развевал ее шелковистые волосы. Не сводя глаз с жеребца, перешедшего на легкий галоп, Рената машинально заправила разметавшиеся по лицу пряди за уши.
Солнце освещало ее высокие скулы и соблазнительные округлости грудей. Мартина пронзил столь мощный приступ желания, что он сжал зубы и отвернулся. Сейчас не время и не место.
Мартин бросил сердитый взгляд на жеребца, позавидовав его свободе, в которой он отказывал себе. К черту запреты! Он знал, чего он хочет, и он хотел это сейчас!
— Пойдем.
Не дожидаясь ее согласия, Мартин взял ее за руку и повел через двор на сеновал.
— Что?.. — Рената посмотрела на кипы душистого сена и все поняла. — О, Мартин! — пролепетала она с притворной застенчивостью деревенской скромницы. — Что у вас на уме, сэр?
— Ты, — прорычал он, едва сдерживая нетерпение.
Рената озорно улыбнулась.
— Я очень рада. — И протянула к нему руки. Мартин притянул ее к себе и впился в ее рот горячими губами. Через секунду они уже лежали на ворохе сена. Мартин стал осыпать лицо и шею Ренаты неистовыми поцелуями.
Рената распаляла его нежными, шаловливыми словами, которые шептала ему на ухо. Она как бы вела Мартина в этой любовной игре, словно опасалась, что он передумает и у них ничего не получится.
У Мартина кружилась голова. Он уже ничего не соображал, не мог подчинять свое тело велению разума. Это были настоящие эмоции, никаких заученных движений. Лишь чистая, совершенная гармония двух тел.
Его восхищала гладкая нежная кожа Ренаты. Он скользил губами по ней, как по гладкому атласу. Каким-то образом Рената оказалась обнаженной — Мартину показалось, что это произошло само собой, — и на нем уже не было рубашки. Они прижимались друг к другу обнаженными телами, Мартин слышал биение их сердец: сумасшедшее — свое и частое — ее.
