Потом была собственно охота. Пальба, спаниели таскают селезней, в каждом кусту свой Мюнхаузен. Иваныч тоже шёл охотиться, но теперь спит в луже. Потом рассказывал, что просто устал, и подумал «на фиг!», и лёг, и уснул. А вечером встал и полез по камышам уток собирать. Больше всех набрал. Ни разу не пальнул в тот день.
Зато на следующий – повесил на сук жестянку из‑под сардин в томате, отсчитал полста шагов и по‑Лермонтовски поднял ствол. Проверял себя на меткость.
Естественно, засадил кому‑то в Ж. Всего одна дробина, но извинялись всей компанией, поили вражеских охотников…
И всю дорогу – Иваныч… Иваныч… Иваныч…
Как А. Калягин в «Зд., я ваша тетя». Пока в кадре – всё переливается и блестит. Выходит за рамку – будто потеряно что‑то…
Я вовсе не стремлюсь к алкоголическим подвигам. Меня восхитила тогда Иванычева отдельность от всех. Бесконечная свобода, которая не через убегание от общества рождалась, а прямо тут, в присутствии. Не нравится – сами бегите. Беспредельный кураж.
Теперь скажите мне, что такое обаяние?
