— Расскажи, — попросила я. — Я тебя понимаю. Или попытаюсь понять.
«Зачем ты лезешь ему в душу, Джессика? Почему не оставляешь в покое?» — «Потому что я хочу все о нем знать. Вот почему».
Мне нужна была правда о Люциусе. О его жизни. О его прошлом. О его желаниях.
— Джессика, — простонал он, обнимая меня и притягивая к себе. — Давай не будем тратить время на разговоры. Просто наслаждайся моментом…
Нет уж, теперь условия ставлю я! Не желаю оказаться в дурацком положении. Не поддамся его чарам, его опыту… только не в том случае, если он хочет чего-то еще… чего-то, что я не могу ему дать.
Я дотронулась до шрама под челюстью Люциуса.
— Джессика…
— Ты и вправду этого хочешь? — прошептала я.
Он взял мою руку и провел жесткими губами по ладони;
— Чего, Джессика?
— Того, о чем ты говорил в классе?
— В классе? — недоуменно переспросил он.
— Ты хочешь горькой, жестокой, несчастной любви? Тебе на самом деле нужно именно это?
Мои слова будто перерезали невидимую нить между нами. Люциус, не выпуская моей руки, осторожно, но твердо оттолкнул меня и поднялся на ноги.
— Люциус?
Он мрачно улыбнулся, будто между нами ничего не произошло.
— Время идет, а белье до сих пор не сложено, — саркастически заметил он и вытащил из груды футболку. — Наследник рода Владеску под давлением обстоятельств непреодолимой силы готов разобрать белье, однако гладить он не будет никогда!
Я дотронулась до его руки и задала тревожащий меня вопрос, хотя ответа знать не хотела:
— Что происходит между тобой и Фейт?
— Фейт? — переспросил Люциус, отказываясь смотреть мне в глаза.
Я села на край кровати:
— Да. Фейт.
— Она меня интригует, — сознался он.
— Почему? Чем она тебе нравится?
Как будто бы я сама не знала! Люциус Владеску мог сколько угодно рассуждать о красоте женских изгибов, о кудрях и о важности физического присутствия в мире, но, в конце концов, он, как и любой другой мужчина — как любой парень, — западал на худеньких блондинок с плоским животом, маленькой грудью и тощей задницей, полускрытой дурацкой мини-юбкой.
— Джессика, — раздраженно начал Люциус, — несколько месяцев я пытался выяснить, как ты можешь питать склонность к крестьянину, но так и не получил удовлетворительного ответа. Наверное, такие вещи объяснению не поддаются.
— Значит, тебе она нравится?
— Я высоко ее оцениваю, — заявил он прямо.
От его признания мне стало нехорошо, хотя ответ не оказался для меня неожиданным.
Люциус вздохнул, сел рядом со мной на кровать и уставился в стену.
