— Я преклоняюсь перед тобой за то, что ты делаешь для моего сына, Вероника…
— Я всегда буду делать для него все… Я люблю его.
Джон смотрел на ее грудь и не мог оторвать глаз. Нежная шея, плавный изгиб плеча, ложбинка между грудями… Он сойдет с ума, если не прикоснется к ней.
Атмосфера сгущалась, словно потрескивала невидимыми молниями. Под тонкой тканью синего платья отчетливо проступили напрягшиеся соски. Она была возбуждена не меньше, чем он!
Джон судорожно перебирал варианты. Она должна остаться с ним. Вероника не может исчезнуть из его жизни. Но ведь и ее самое сильное желание — не расставаться с Джеки! Так почему бы не предложить ей остаться с мальчиком… в доме Джона!
Он машинально ел нежнейшего цыпленка, не сводя глаз с Вероники. Она так же пристально смотрела на него, осторожно облизывая верхнюю губу.
— Почему десерт не ешь? Не нравится?
— Очень нравится.
— Тогда почему?
— Так…
— Мы взрослые люди, Вероника.
— Не понимаю, о чем ты.
— Понимаешь. И чувствуешь то же, что и я. Поэтому и не можешь есть. И плохо спишь. И…
Он замолчал, увидев, как участилось ее дыхание. Медленно протянул руку и накрыл ее дрожащие пальцы. Напряжение в воздухе было почти материальным.
Джон медленно поднес руку Вероники к губам.
— Вероника…
Внутри взорвался огненный фонтан. Ничего не осталось на свете, только фиолетовые озера огня и страсти. Только черная буря волос. Только нежнейшая кожа, горящая под его губами. Только томительное и нежное имя, как рокот волн — ВЕРОНИКА!
Дыхания у нее не осталось. Сердцебиение так участилось, что она его и не чувствовала. Все плыло перед глазами, и только пальцы Джона, могучие, теплые, невыразимо нежные, скользили по ее шее…
А потом его губы прижались к ее губам, ласкающим движением прошлись по нежной коже и вдруг обожгли яростным, требовательным напором, разбудили в ней то, с чем она так мучительно боролась последние дни. И не стало больше границ и условностей, не стало смущения и тревоги, а пришло лишь блаженство и облегчение, и огонь в крови больше не жег, а согревал, наполнял тело золотистым легким паром, уносил по горячей и нестрашной реке желания в море страсти, и мужчина со стальными глазами больше не казался властным и пугающим, потому что она с удовольствием отдавалась в его власть сама, не боясь этого и мечтая о его объятиях.
Жадный рот мужчины уже достиг ее груди и Вероника — стыдливая скромница Вероника — выгнулась в диком и блаженном стоне, раскрылась навстречу бешеной страсти мужчины.
